Девчонки вокруг меня были сексуально взбудоражены. Я чувствовала это возбуждение в воздухе и даже могла его унюхать. Потом присоединились кастаньеты. Они отлично вписались в общее звучание, и все вместе напомнило мне мистический настрой Сагтгпа Вигапа. И когда напряжение достигло своего пика, острый луч света рассек темноту на сцене. Чудесным образом в самом центре светового круга засиял раструб трубы. В середине сцены стоял Дани, постепенно стало видно его лицо. Он глубоко вдохнул, закрыл глаза и приник губами к мундштуку. Со звуком первой ноты по всей сцене забегали световые вспышки и его фигура стала видна целиком. Он был молодым и беззащитным. Он был одет в белый, явно великоватый костюм. Весь его облик был великолепно, эпически безвкусным. Но было в нем нечто, что глубоко тронуло мое сердце: он пробудил во мне чувство жалости.
Он стоял на сцене, воздев к потолку свою золотую трубу. Совершенно самодостаточный, одинокий тон лился из его трубы, он был долгим как еврейское рассеянье. Писявки завизжали, через секунду тучи нижнего белья полетели в его сторону. Меня всю жизнь учили растворяться в окружающем меня мире. Поэтому я закричала вместе со всеми, но практически сразу я почувствовала острую необходимость снять трусики и запустить ими в него. Впервые в жизни я публично снимала трусы, и ощущение было великолепным. Это было крайнее, абсолютное проявление свободы. Я хотела верить, что откликнулась на настоящий зов Души, но в тоже время я помнила, что само действо было режиссировано этим отвратительным примитивным Аврумом и это мне мешало.
Берд: Вы можете сказать, что в творчестве Дани возбуждало такую сексуальную бурю?[52]
Сабрина: Я не знаю, это было за пределами логики... Я помню, как смотрела на него. Он был обыкновенным костлявым парнишкой, даже не красавчиком. Слушала его музыку: это было далеко не великое или новаторское произведение. Мелодия была простой, но в его облике все же было нечто загадочное и привлекательное: сочетание тощей фигуры, меланхолического звука трубы и простеньких музыкальных идей. Я никогда не понимала, что в нем было такого, что переполняло мое тело и тела других женщин ощущением невыразимого волнения. Он умел передавать свою боль. Клянусь, я влюбилась в него с первого взгляда. Он выжжен каленым железом в моей душе. Я полюбила его с того самого момента и на всю жизнь. Я хотела стать его матерью, хотела обнимать его, прижимать к груди и ерошить его волосы. Все мое тело жаждало его. Я хотела взять его с собой, куда бы ни забросила меня судьба, но я понимала, что гораздо практичнее было бы просто следовать за ним.
29
Аврум
Она спросила: «Вы — Аврум?»
Так я сказал: «Конечно, я — Аврум, я что, выгляжу как Абраша?»[53]
Так она сказала: «Вы знаете, кто я?»
Так я прямо сказал ей: «С чего бы?»
Так она ответила: «Отлично, если вы не знаете, кто я, значит, вы знаете, кто я».
Только тогда я понял, кто она такая, потому что я ее не знал. Так я спросил: «Сколько?»
И она сказала: «Только один, вот он».
Она показала пальцем на задохлика и сказала: «Он — ваше хрустальное сокровище. Он — краеугольный камень нашего бытия». Я сразу понял, что он — великий человек, и очень важный к тому же. Я сообразил, что должен выделить ему добротный футляр от контрабаса. Отвел его в подвал, где хранились все большие футляры. Выбрал миленький футляр для транспортировки «Гулливеров» и принес кое-какую закуску и питье. Я спросил ее, когда они думают его забрать. Она сказала, что это займет некоторое время, может даже пару- тройку лет. «Тем временем, — сказала она, — обеспечьте его сохранность в футляре, кормите и поите его и выводите в туалет дважды в день».
Она предупредила меня, что утеря клиента приедет к необратимой катастрофе. «Весь еврейский народ может пострадать». Короче, от меня требовалось держать его живым и счастливым пленником футляра.
Я сказал, что Аврум надежен, как пенсионный фонд. Вы вкладываете туда свои деньги и можете спокойно забыть о них. Я сказал, что она может спокойно уезжать, «ключи в зажигании», ну чтобы она поняла, что Аврум взялся за дело.
Берд: Простите, что перебиваю вас. Вы знаете что- нибудь об этом человеке? Вы знаете, кто он? Вы знаете, кем была эта дама?
Аврум: Какого черта? Ты уймешься когда-нибудь? Что, к чертовой матери, я должен знать? Работая в разведке, ты ничего не знаешь и ничего не хочешь знать. Все, что я знал, это то, что он — «краеугольный камень нашего бытия», а она — суперагент и выглядит богиней с роскошными буферами.
Когда она уже собралась уезжать восвояси, я подумал, может, у меня есть шанс кое-что выяснить, так я пригласил ее посмотреть наше выступление. Она ответила, что не любит легкой музыки. Мне кажется, она добавила, что предпочитает старинные вокальные произведения и мадригалы. Так я сказал ей, что она ничего не теряет: «Если тебе не понравится, ты просто можешь уйти в любой момент». Так она сказала, что я прав, обязательства от нее не требовалось. Это в любом случае не католический брак, не надо брать ссуду, заполнять анкеты, это просто возможность увидеть кенгуренка в действии. Я дал ей билет и пошел заканчивать последние приготовления перед концертом.
Берд: Она взяла билет?
Аврум: Конечно взяла. Кто бы отказался посмотреть на кенгуренка на халяву?
После концерта я уже умудрился напрочь забыть о ней. Поверь мне, со всей этой суматохой, визжащими психопатками и летящими трусиками, ты запросто можешь забыть мать родную. Кроме того, Дани был страшно неуверен в себе — каждую ночь после концерта он психовал. Каждую ночь он был уверен, что страшно облажался и испортил прекрасную музыку, и я часами ему рассказывал, что он самый великий трубач во всей гребаной вселенной.
Ну все равно, представь, в эту ночь в оперном театре он возомнил себя Иисусом и попросил меня привести хромую или слепую девушку. Ты не поверишь, я сновал между этих лунатичек и искал смертельные увечья, но они все были великолепны и безупречны. У меня опустились руки, и тут, как гром среди ясного неба, кого я вижу? Можешь мне поверить, это была она, толкалась там вместе со всеми. Я решил, что она хочет сказать Дани, как чудесно он играет. Сходу подошел и сказал: «Чё ты тут в очереди стоишь, как на водопой?» Она работала на Длинную Руку, поэтому я хотел проявить к ней максимальное уважение, так я продолжил: «Иди за мной, пожалуйста, и я отведу тебя в его комнату». Так она сказала, что она против того, чтобы лезть без очереди. Я сказал: «Без проблем, стой, где стоишь». Я подошел к голове очереди, залез на деревянный ящик и заорал всем этим чертовым девкам: «Сегодня Дани не выйдет, он плохо себя чувствует, идите домой». Так все пошли домой, и она осталась одна.
Я отвел ее к нему в комнату. Кенгуренок разбил и ее сердце. Бедняжка агент.
Берд: Вы можете добавить еще что-нибудь об этой встрече с женщиной-агентом?
Аврум: А что тут добавлять? Я привел ее в гримерную, где она могла добиваться его внимания как все прочие, полагая, что он ее и не заметит. Но случилось невозможное, представляешь, он все-таки не был законченным тупицей. Хоть и жеребенок жирафа, но признал богиню. Что-то необычное случилось между ними. Она была там недолго, пять-десять минут, но когда она ушла, он со слезами на глазах сказал, что влюбился. В жизни не видел его в таком состоянии, мозги совсем расплавились, и только о ней и говорил без остановки. Я не глупс, я сразу понял, что происходит!
52
Музыковеды и нейрофизиологи пробовали анализировать тональности и ритмы, которые использовал Зильбер в своих произведениях, дабы понять природу возбуждения его слушательниц. Возникло несколько теорий, согласно которым зильберовский музыкальный ряд и частоты воздействовали прямо на вагину. Согласно последним научным открытиям, женщины могут слышать и даже интерпретировать некоторые звуки с помощью так называемого «женского уха». Вероятно, Дани Зильбер был первым композитором, открывшим женское ухо, даже не подозревая о своем открытии.