Она умолкла, и Казанова, внимательно и с большим интересом слушавший ее, нетерпеливо произнес:
— Да, ну и что тогда? Они же ничего не смогут сделать тебе во Франции.
— Я не так в этом уверена. Я бы предпочла поехать в Англию. Не забудь, что формально я все еще француженка. Но прежде всего наибольшая опасность подстерегает нас в пути.
Казанове нечего было на это возразить — он прекрасно знал, что это за «опасность».
— Ты совершил один весьма разумный поступок… — начала Анриетта.
— Я счастлив, что совершил хотя бы один! — воскликнул Казанова.
— Перестань паясничать — на это нет времени, — сказала она и, когда он попытался поцеловать ее руку, уже более настоятельно добавила:. — И на флирт тоже. Если ты так же искренне, как и я, считаешь, что мы должны быть вместе…
— Если?! — воскликнул Казанова, уязвленный тем, что она в нем сомневается.
— Ну, в таком случае нам нельзя терять время — мы уже достаточно потеряли его на болтовню…
— Но нам всегда надо столько друг другу сказать…
— Не сейчас, — прервала она его. — Если мы не хотим, чтобы кому-то из нас — а то и обоим — уже навеки пришлось бы замолчать, нам надо расстаться…
— Нет, нет, — запротестовал он. — До сих пор так уж складывалась судьба, что наша любовь протекала урывками, в случайных встречах и скорых расставаниях. Даже Флоренция пролетела молниеносно, как вспышка…
— Театральная вспышка? — с улыбкой переспросила Анриетта, и Казанова покраснел бы, если б мог, услышав этот намек на Мариетту. — Я скажу тебе, почему мы должны расстаться. Хозяин здешней гостиницы, безусловно, агент, иначе Шаумбург не назначил бы мне здесь встречу. В его обязанности входит сообщить, когда я отсюда уеду и в каком направлении, так что я должна уехать в определенное время и в определенном направлении — одна. Это даст мне форы в один, а то и в два дня.
— А как же я? — спросил крайне расстроенный Казанова. — Куда мне ехать? И где мы встретимся?
— Ты знаешь в Женеве «Гостиницу Белого льва»?
— Нет, но смогу ее найти, — слегка надувшись, отвечал он. — Но, Анриетта, неужели ты не разрешишь мне провести с тобой ночь?
— Нет, если только ты не ставишь возможность переспать с женщиной выше возможности того, чтобы мы оба стали…
— Ах, но речь идет ведь не о какой-то женщине, а о тебе! — сказал Казанова и на сей раз изловчился ее поцеловать.
— Не надо нежностей! — Анриетта оттолкнула его. — Это слишком опасно. Немедленно выбирайся отсюда, причем как можно тише, и следуй в Женеву через Милан и Симплонский перевал. Если ты прибудешь туда первым — жди меня…
— Мне что же, и в свою гостиницу не заезжать за вещами?
— Лучше бросить их там. А лошадь отвяжи и приоткрой ворота во двор, тогда жена хозяина сможет сказать мужу, что это заблудшая лошадь.
— Но мне необходимо вернуться в гостиницу. Там все мои деньги.
— Возьми половину этих. — Анриетта указала на мешочки, оставленные Шаумбургом. Казанова усмехнулся.
— Не возражаю их взять, но я считал, что тобой движут побуждения высочайшего порядка…
— Это более чем скромное вознаграждение за владения моей матушки, — спокойно произнесла Анриетта.
— А-а. Вот этого мне не следовало говорить, но коль скоро это лишь «скромное вознаграждение», тем более надо взять деньги, которые я без зазрения совести отобрал у венецианцев.
— Это опасно… — начала было Анриетта.
— Будет куда опаснее, если у нас не хватит денег, — возразил Казанова, — и я долго не задержусь. Собственно, я двинусь в путь почти одновременно с тобой…
— Как же ты намерен действовать?
— Возьму этого заморыша, скажу, что потерялся, а заморыш потерял подкову, — словом, оба мы упали. А на заре выеду в Милан.
Анриетта поднялась.
— Что ж, — сказала она, — если ты принял такое решение, немедля пускайся в путь. Мы не скажем друг другу «прощай», — скажем: «Arivederci».
Он схватил ее в объятия, прижал к себе и принялся целовать в губы, в щеки, чувствуя, что они мокрые от слез.