Умывшись, обчистившись и надев зачиненное платье, Казанова тотчас попросил подать ему еды и вина и отослал синьора Эрколе за письменными принадлежностями. Несмотря на не внушающий доверия вид траттории, Аталанта поставила на стол в одном из закоулков миску горячего супа, холодного цыпленка с хлебом, изюм и белое вино, именуемое «Треббьяно». В этот период своей жизни Казанова любил считать, что почти все беды можно уладить или, по крайней мере, забыть за хорошей едой. Но сейчас, поглощая пищу с обычным аппетитом, даже он вынужден был признать, что попал в нелепейшую переделку. Ринувшись вослед поманившей его девичьей руке, он сам лишил себя любовницы, покровителя, дома, карьеры, а также почти всех своих денег и одежды — весь его гардероб остался в спальне во дворце Аквавивы. Казанова достаточно хорошо знал женщин и понимал, что после оскорбления, нанесенного донне Джульетте, возвращение в палаццо неизбежно грозит ему избиением со стороны лакеев, а может быть, даже и смертью. Более того, зная, как просто нанять головорезов, чтобы убить кого угодно, Казанова понял, что его жизни будет постоянно грозить опасность, пока он находится на территории Рима. А может быть, и за пределами владений его святейшества папы, мрачно подумал Казанова.
Сейчас первейшей задачей было вернуть свою собственность из дворца Аквавивы до того, как маркиз и кардинал вернутся из Фраскати. Казанова знал лишь одного человека в Риме, который, не будучи его врагом, пользовался достаточным уважением и мог войти во дворец, не вызвав подозрений даже у донны Джульетты, — им был отец Бернадино. О нем-то и подумал Казанова, попросив принести ему перо, чернила и бумагу. Но вот что волновало Казанову: какой подход найти к отцу Бернадино, как признаться в создавшейся ситуации и попросить о помощи, не слишком явно обманывая, с одной стороны, и не слишком впадая в цинизм — с другой?
После долгих обдумываний, возгласов «тьфу» и «пф» Казанова, испортив немало листов бумаги, сочинил следующее письмо:
«Досточтимый отче,
Случилось нечто, о чем вы не замедлите услышать, — это доказывает мне самому, что я не гожусь быть священником. Я уже покинул дворец Аквавивы и нашел убежище у человека, который принесет вам эту записку. Умоляю извинить меня за беспокойство и проявить любезность, проследив за тем, чтобы этот человек принес мне мою одежду и деньги. Его зовут синьор Эрколе из Абруцци, он — честный бедняк и мой превосходный друг. Тем не менее, зная человеческую натуру, я думаю, будет правильнее, если вы спрячете деньги под подкладку моей одежды и предупредите славного малого, что за утерю любого из предметов он будет непременно повешен в этом мире и проклят в грядущем.
Смиренный и покорный, преданный ваш слуга, досточтимый отче, ДЖАКОМО КАЗАНОВА».
Сложив и запечатав это ценное послание, Казанова хлопнул в ладоши, призывая синьора Эрколе, и, достав из внутреннего кармана штанов несколько золотых монет, дал ему одну из них и тщательно наказал немедленно отнести письмо отцу Бернадино.
Отправив синьора Эрколе с поручением, Казанова выпил бокал вина, вздохнул и откинулся на скамье с зубочисткой в зубах. Он предался размышлениям, пытаясь наметить план возможно более быстрого бегства из Рима, но в каком направлении двинуться, никак не мог решить.
Из неопределенных раздумий Казанову вывело появление в его маленьком закоулке какого-то человека. Это был довольно броско одетый мужчина лет тридцати пяти, который стоял и кланялся, широко осклабясь, так что видно было отсутствие двух передних зубов. Первым побуждением Казановы было сказать незнакомцу, чтобы он отправлялся к чертям, но, вспомнив, что ему придется еще какое-то время прождать возвращения синьора Эрколе, переменил решение и предложил мужчине разделить с ним остатки вина.
— Ваше здоровье, синьор, — сказал незнакомец, — и здоровье ваших родных — знатного дома Аквавивы.
— Ваше здоровье, — откликнулся Казанова, удивляясь, каким, черт побери, образом этот человек узнал, что он связан с Аквавивами, ибо Казанова был уверен, что никогда прежде не видел его. — Вы ошибаетесь, синьор. Я бедный венецианский аристократ и, к несчастью, никаким родством с великим княжеским родом, который вы упомянули, не связан.
— Как вам будет угодно, — сказал мужчина, потягивая вино, — кто я такой, чтобы ставить это под сомнение, коль скоро ваше сиятельство решили зайти инкогнито в жалкую таверну?