Казанова мысленно уже составлял текст записки, а потому чуть не пропустил мимо ушей слова донны Джульетты:
— Я предпочитаю, чтобы сегодня вечером вы были со мной, дон Джакомо.
Эта фраза все-таки дошла до сознания Казановы — он вздрогнул и покраснел. Ложа в театре была подобна гостиной, где дама-хозяйка имела полное право приказывать своим приглашенным. Однако на практике подобная тирания — а именно так следовало рассматривать слова донны Джульетты — не применялась, разве что чичисбея начнут поклевывать слишком много куриц.
— Синьора? — в голосе Казановы звучало явное удивление.
— Я сказала, что вы будете нужны мне сегодня вечером… весь вечер… мне надо дать вам сотню указаний насчет завтрашнего дня. Словом, прошу вас сесть, синьор.
— Сударыня, — сказал Казанова, вежливо поклонившись, — я полностью признаю за вами право ожидать повиновения от всех своих покорных слуг, но в данном случае прошу позволения передать вас заботам графа Джузеппе и…
— Граф полностью разделяет мое мнение, что вам следует остаться, как я прошу, — резко произнесла донна Джульетта.
— Но, право же, донна Джульетта, это уже выходит за рамки шутки, — запротестовал Казанова. — Не можете же вы считать…
— Я считаю, что вы должны сесть и быть тут, пока я не разрешу вам уйти, — высокомерно заявила донна Джульетта.
Казанова с не меньшим высокомерием выпрямился и, несмотря на ее властный тон и повелительный блеск в глазах, повернулся, чтобы уйти… и очутился лицом к лицу с графом, который поднялся с места и стоял теперь, скрестив руки на груди, прислонясь к двери. Казанова мгновенно понял, что попал в западню, которую наверняка давно уже заготовили для него донна Джульетта и граф и которая теперь по заранее условленному сигналу захлопнулась. Он в нерешительности перевел взгляд с бесстрастного лица графа на донну Джульетту, сидевшую с ехидной усмешкой. Попытайся он пройти мимо графа или попроси его отойти от двери, сделай Казанова хоть шаг вперед — ему пришлось бы принять вызов, от которого он не мог бы отказаться, а это наверняка кончилось бы для него роковым образом. Ибо граф, как всего лишь утром узнал от болтливого брадобрея Казанова, был самым опасным из трех дуэлянтов, сопровождавших донну Джульетту.
А донна Джульетта и не подозревала, что Анриетта была той женщиной, из-за которой Казанова так беспардонно и жестоко обошелся с ней в Риме, но она почувствовала, что между Казановой и дамой, сидевшей в ложе напротив, что-то есть. Знай она всю правду, она могла бы подстрекнуть графа оскорбить Казанову, и дело кончилось бы тем, что Казанове перерезали бы горло. Она, несомненно, так и собиралась со временем поступить, а пока забавлялась, мучая того, кем одно время увлекалась. Казанова, во всяком случае, частично догадывался о ее намерениях и постарался, не бунтуя, подчиниться, но улыбка на его бледном встревоженном лице, когда он поклонился и снова сел, была кривая. Ситуация складывалась прескверная — такого он не предвидел и готов был дать себе хорошего пинка за легкомыслие и слепое тщеславие, которые позволили женщине заловить его в западню.
Что же делать? Он твердил себе, что надо сохранять спокойствие и тогда появится спасительная идея, но никакая идея в голову не приходила. Минутами у него возникало желание показать себя героем, не терпелось оскорбить графа и донну Джульетту, принять вызов, затем кинуться к Анриетте и бежать с ней… Какой смысл спрашивать себя — куда, ибо, во-первых, он не был уверен, что она поедет с ним, а во-вторых, он прекрасно понимал, что если даст графу повод вызвать себя на дуэль, она состоится немедленно, при свете факелов, где-нибудь за садами Боболи, а поскольку граф в отличие от Казановы привык к такого рода ночным похождениям, то можно не сомневаться в скором переходе синьора Казановы в мир иной.
Словом, ничего не оставалось, как сидеть, и улыбаться, и ненавидеть донну Джульетту, и возносить мольбы к небу, чтобы Анриетта не заметила его. Но она, конечно, заметила — он прекрасно знал, что она увидела его до того, как он увидел ее, и, покраснев от огорчения, наблюдал, как она неотрывно смотрит на него, нимало не отвлекаясь публикой, заклубившейся во время антракта, и не уделяя ни малейшего внимания словам своего спутника. Больше же всего Казанову бесило — да и делало его положение нелепым — то, что донна Джульетта разыгрывала комедию, будто они в наилучших отношениях, и она даже слегка флиртовала, тогда как на самом деле всячески колола его своим злым язычком и изничтожала мстительными взглядами.