— Синьор Казанова такой переменчивый, — заметила она, взглянув поверх головы Казановы на графа, — никогда подолгу не бывает верен ни друзьям, ни любовницам. Верно, мой принц из сказки?
И она склонилась к нему, так что голова ее почти коснулась его плеча, а рука не без издевки ласково похлопала его по локтю.
— Вы слишком суровы, маркиза, — промямлил Казанова.
— Сурова? О, нет! — Ее смех прозвучал так задорно, что перешептыванья прекратились, а взгляды обратились на столь открыто флиртовавшую пару. — Я была слишком милостива в свое время. Стоит лишь пожалеть, что я одарила своей милостью подлеца.
И хотя глаза ее метнули молнии, внешне она так к нему ластилась, что со стороны могло показаться — влюбленная дурочка настолько потеряла голову, что готова объявить всему свету о своем пристрастии.
— Это происходило явно до нашего с вами знакомства, донна Джульетта, — сказал Казанова, уязвленный употребленным ею словом и не найдя ничего лучшего в ответ. — Среди римской аристократии есть и сомнительные личности.
— Откуда вам это известно? — презрительно бросила она. — Разве что понаслышке. А вот мне доподлинно известно, что вас не приглашали ни в один дом, кроме дома Аквавивы.
— Их-то я как раз и имел в виду, — парировал он, любезно улыбаясь и ненавидя себя за это, ибо Анриетта наверняка все видит, хоть он и старается на нее не смотреть.
Донну Джульетту передернуло: удар, нанесенный ее родственникам, которыми она невероятно гордилась, привел ее в такое возмущение, что она готова была ринуться на Казанову с кинжалом.
— Не вам знать об этом, — в ярости зашипела она. — Вы многого не знаете. В том числе и того, что Аквавива никогда не оставляет оскорбления неотмщенным.
— Аквавива? — Казанова приподнял брови. — Я и не знал, что вы связаны с этим семейством какими-либо узами, если не считать…
Слово «незаконных» он проглотил, сделав вид, будто закашлялся, и тут почему-то в разговор вмешался граф:
— Донна Джульетта — родственница Аквавивов в четвертом колене.
— Как интересно, — не без издевки сказал Казанова и вдруг переменил тон. — Но почему мы говорим все это друг другу? — обратился он к маркизе. — Такое впечатление, будто мы репетируем злую комедию.
— Для меня это не комедия, уверяю вас, — сказала маркиза невольно более мягким тоном.
— Послушайте, я знаю, что вы сердиты, — произнес Казанова своим самым чарующим голосом, включая на полную мощность свое знаменитое обаяние, — и, признаю, вы имеете к тому все основания. Великий боже, сударыня, если бы я не знал, что существуют самые серьезные причины, поводы, объяснения того поступка, который так оскорбил вас, — повторяю, если бы я не знал этого, то склонен был бы от отчаяния покончить жизнь самоубийством.
— Какие же это причины и объяснения? — невольно вырвалось у донны Джульетты, хотя она и решила про себя не слушать доводов этого самого убедительного из лгунов, умевшего заставить женщину поверить, что черное есть белое. — Они должны быть действительно неоспоримы, чтобы убедить меня.
Но вместо того чтобы снова издевательски приласкать Казанову, отчего по телу его пробегала дрожь, словно он видел, как она кладет розы у его разверстой могилы, донна Джульетта откинулась на спинку кресла и насупилась, бросая на него пронзительные взгляды. Казанова пожал плечами — он уже снова овладел собой.
— Ах, маркиза, и вы спрашиваете меня об этом здесь, в театре, в присутствии графа, беспристрастного и невольного свидетеля, хоть он и близкий наш друг?
— Граф ничего не знает о нашей ссоре и ее причине, — перебила она его, и Казанова, с каждой минутой все больше успокаиваясь и овладевая собой, заметил, как затрепетали ее ноздри, а прелестные груди вздымались и опускались от прилива чувств. — Говорить об этом — смерти подобно.
Казанова поклонился.
— Об этом никто никогда не будет знать, кроме меня, — торжественно заявил он. — Клянусь. Но коль скоро живу я лишь затем, чтобы обелить себя в ваших глазах…
— Это невозможно, — прервала она его. — Ничто не может объяснить такого…
— Такой беды, — с обезоруживающей улыбкой закончил за нее Казанова, в свою очередь нежно склоняясь к ней. — Да, — продолжал он, — самой ужасной из бед… — Он неожиданно умолк, уставясь на ее левую руку, и на лице его появилось выражение возмущения.
— Что такое? — спросила маркиза, искренне удивленная и несколько обеспокоенная. — На что вы так уставились?
— Это кольцо! — хриплым голосом произнес Казанова, указывая на кольцо. — Этот рубин на вашем среднем пальце. Быть не может… Нет, это оно. О, вероломный, это кольцо я подарил Марко Вальери, самому близкому мне человеку, а он отдал вам это кольцо, которое поклялся вечно хранить в память о нашей дружбе. Ах, человеческая природа!..