– Это очень мило с твоей стороны, но, боюсь, сегодня я слишком занята, – сказала она и попыталась проскочить мимо него.
– Э нет, не выйдет, милая.
В следующую секунду она взвизгнула и поняла, что Майлз перебросил ее, как куль с картошкой, через плечо.
– Что ты делаешь? – закричала она.
– Провожу время со своей женой. Совершенно случайно Жак приготовил нам корзинку с едой, Джон оседлал лошадей, и мы с тобой отправляемся на прогулку.
– Но, может быть, я не хочу этого.
– Мне плевать на то, чего ты хочешь или не хочешь. Я живу в этом чертовом доме с тобой уже пять месяцев, и мы не провели и часа наедине. Это, моя дорогая, надо изменить.
– Но...
– Замолчи, – бросил он и шлепнул ее по заду.
Они не выбирали какого-то определенного направления, а просто ехали не спеша по улице, затем поскакали по скалистым холмам, давая возможность лошадям размяться. Вокруг зеленели поля, а вдали виднелись шпили и трубы Брайтуайт-Холла.
Когда они спустились в долину, Майлз спешился и снял с лошади удила, отпуская животное попастись. Потом он помог Оливии спуститься на землю и повторил процедуру с Жерминой, наблюдая, как она, вскинув голову и задрав хвост, грациозно заплясала на траве, демонстрируя свою удивительную диковатую красоту.
Расположившись на почерневшем от мха гранитном валуне, возвышающемся над лугом, Оливия и Майлз отдали должное круассанам Жака, мясным пирогам, чеширскому сыру и вину. Оливии кусок не лез в горло. Сколько раз она мечтала о таком вот дне, но когда он наконец пришел, она поняла, что ужасно нервничает.
Вытянув перед собой свои длинные ноги, Майлз остановил на Оливии взгляд.
– Расслабься, – сказал он. – Я не собираюсь набрасываться на тебя, хотя, должен признаться, эта мысль иногда приходит мне в голову.
Оливия проморгала.
– Я еще не выразил тебе благодарности за помощь с Брайтуайтом и горнорудной компанией. Если причина твоей меланхолии кроется в чувстве недооцененности...
– Нет.
– Тогда почему ты так чертовски несчастна, Оливия?
– Я не несчастна. Брайтуайт стал для меня настоящим домом.
– А как насчет меня?
– Насчет тебя?
– Кем я стал для тебя?
Она помолчала, лихорадочно подыскивая подходящий ответ.
– Другом, я думаю.
– Другом. Опиши мне свое понятие дружбы. Кто такой друг?
– Наперсник. Товарищ. Единомышленник.
– Наперсник? Ты никогда не открывалась мне, девочка, ни в чем.
– Ты конечно же, ошибаешься.
– Ты никогда не говорила мне, какие чувства ты на самом деле испытываешь от разрыва со своей семьей? Или о том, что касается моей роли во всем этом. Ты злишься на меня? Я почти ничего не знаю о твоем прошлом. Даже не знаю истории с этой татуировкой.
Оливия почувствовала, что краснеет, и бросила на Майлза раздосадованный взгляд. Он усмехнулся.
– Только не говори мне, что твой любовник был азиатом-татуировщиком.
– Едва ли. Но этот джентльмен был крайне настойчив. Он уверял, что у меня экзотическая красота, которую такое произведение искусства возвысит до немыслимых высот. – Вскинув бровь, она отвела взгляд, обвела глазами долину, позволяя ласковому ветру охладить жар смущения на ее щеках. – Это мое тело, – произнесла она задумчиво. – Какое право они имеют презирать меня за то, что я захотела сделать с ним нечто такое, что не нарушает законов и никому не делает плохо? Некоторые женщины размалевывают лица краской, пудрой и румянами. Я захотела иметь маленькое изображение розы на груди, потому что это позволяет мне чувствовать себя... особенной. Необычной. И... чувственной.
Оливия снова взглянула на Майлза. Взгляд его внезапно сделался напряженным.
– Мое признание не слишком шокирует вас, сэр? – с подчеркнутой язвительностью спросила она.
Он медленно покачал головой.
– А тебя не будет шокировать, если я скажу, что и сам нахожу эту татуировку крайне чувственной? – Губы его вызывающе скривились, и сердце Оливии вздрогнуло.
Майлз мягко рассмеялся, словно играл с ней. Она бы не удивилась, если б он дотронулся до нее в этот момент. Однако этого не случилось. Он растянулся на земле и ответил ей вопросом на вопрос.
– Какой ваш любимый цвет, миссис Уорвик? – Он посмотрел на ее платье. – Полагаю, коричневый.
– Голубой.
– Но у тебя нет ни одного голубого платья.
– А что мне даст голубое платье?
– Доставит удовольствие.
– Возможно. – Оливия подняла глаза на безоблачное небо. – Мне попалось однажды одно платье в маленьком парижском магазинчике. Очень красивое, светло-голубое, с кружевами цвета слоновой кости. Я представляла, как бы выглядела в нем, всякий раз, как мы приходили туда с Эмили на ее примерки. Однажды я даже надела его, оно сидело на мне безупречно. Единственный раз в жизни я действительно почувствовала себя красивой.
– Почему же не купила его? – спросил он мягко.
– Нужно было многое купить для Эмили. Да и отцу была нужна новая обувь. И потом, – она небрежно пожала плечами, испытывая одновременно радостное волнение и беспокойство от этой новой близости с Майлзом. – Не думаю, что голубое платье согрело бы меня зимой. Или принесло прохладу летом. Разве голубой цвет красивее, чем коричневый? Сомневаюсь.
– Может, и нет. Однако шелк гораздо приятнее ощущается на коже, чем ситец.
Оливия наконец прямо взглянула на мужа.
– Ты намекаешь на то, что я недавно дала указание твоему портному сшить тебе рубашки из ситца, а не из шелка? Ситец намного дешевле и лучше соответствует возможностям нашего бюджета.