Железная логика.
— Всё, — стону я, оседая на воздушное ложе и закрывая лицо руками. — Я опозорена.
— По вашему мнению, связь со мной вас опозорит сильнее, чем ваши идиотские выходки?
Ага, моральная порка не заставляет себя ждать.
— Или вы считаете, что побег из Корпуса, употребление алкоголя, ваши откровенные танцы, открытие охоты на нового кадета позорят вас меньше? — сквозь пальцы я вижу недовольное лицо полковника.
Откуда он знает про Аэрта?
— Вы понимаете, что своим, повторюсь, идиотским поведением, вы довели кого-то до мысли, что вас необходимо отравить? — видимо, опасаясь, что я уже успела забыть о недавнем происшествии, Хаган Ирэ неопределённо машет рукой в сторону, предположительно указывая на то место, где произошло покушение на жизнь бедной меня.
— То есть этоявиновата в том, что меня убить хотели?! — не могу смолчать я.
— А кто? — брови мастера устремляются вверх в порыве слиться с каштановой шевелюрой.
— Те, кто хотели, — парирую я.
— Это что же надо было сделатьтакогодвадцатилетней девушке, чтобы некие «те» захотели от неё избавиться раз и навсегда? — не унимается Ирэ.
Теперь мастер не кажется мне таким уж красивым. Мужик как мужик.
— Вас, между прочим, тоже травили, — вспоминаю я вчерашний разговор. — И не единожды!
— Я действую во благо своей Родины! Всегда! — кажется, я его задела за живое. — А во благо чего действуете вы? Какие цели вы преследуете, если вообще преследуете? Что творится в вашей голове?
— То же, что и в вашей! — мне надоедает его слушать и я, быстро поднявшись, направляюсь к выходу.
Хорошо хоть раздеть меня вчера не догадался.
— Я не закончил! — несётся мне вслед.
— А я вполне удовлетворена, — хлопнув дверью, я вылетаю в коридор.
11
Не могу удержаться и срываюсь на бег. Умом я понимаю, что Хаган Ирэ не бросится в погоню, но очень уж хочется оказаться как можно дальше отсюда. И как можно скорее. Чтобы добраться до своей спальни, мне нужно пронестись по широкому коридору мимо комнат ещё пяти преподавателей, двери которых мелькают справа от меня, и комнаты ректора слева от меня. По закону подлости, дверь покоев главы нашего учебного заведения отворяется прямо в тот момент, когда я к ней приближаюсь. Он выпучивает на меня свои рыбьи глаза, и мне ничего не остаётся, кроме как притормозить.
— Кадет Арос?
Как будто бы сам не видишь, жаба морская.
— Здравствуйте, мастер Ринор!
— Как вы себя чувствуете сегодня? — поддельная забота в голосе не укрывает от меня любопытствующего взгляда, блуждающего от меня к двери куратора и обратно.
— Спасибо, отлично! — я хочу прошмыгнуть мимо, но не тут-то было.
— Почему вы бежите, кадет?
Ну и что мне тебе сказать?
Я вглядываюсь в жаждущие грязи глаза и, кажется, понимаю, что он хочет от меня услышать. Ему не нравится Хаган Ирэ, как и мне, и он ищет способ от него избавиться. Надеется его подловить на чём-нибудь этаком, и связь ненавистного подчинённого со студенткой станет прекрасным началом трудового дня нашего величайшего руководства. Не знаю, понимает ли это мой новый куратор, и долго ли он будет моим куратором.
Перед моими глазами всплывает лицо папеньки и его «тонкая» наука.
…Я тогда рыдала. Мерир и Морей в очередной раз побили меня, совершенно не смущаясь тем, что я младше, слабее, и уж тем более тем, что я их сестра. Братья сказали, что я упала с лестницы, споткнулась о ковёр и загремела, сломав руку. Они были убедительны, а я только плакала, баюкая ноющее запястье. Мне было девять лет.
— Я поверю тому из вас, кто искуснее солжёт, — сказал отец и приказал всыпать мне плетей за неуклюжесть.
Рука зажила, но это стало уроком. И не только для меня, но и для братьев — плетей не хотелось никому. И мы старались как могли. Мы лгали не только папеньке, мы лгали всем, и даже самим себе, оттачивая искусство вранья и манипуляции. Последнее было обязательным, ведь если ты сам не поверишь в собственную ложь, значит, не поверит никто. Со временем мы поняли: чем грязнее обман, тем желаннее он для слушателя. Мерир и Морей могли победить меня в любой драке на первых же минутах, но в искусстве лжи они мне и в подмётки не годились. Потому что я лучше всех умела лгать себе. И сейчас мне не составляет труда самой поверить в наскоро придуманную историю.
Я представляю обнажённую кожу куратора, обтягивающую крепкие мышцы, вспоминаю своё смущение, свой дискомфорт и пересохшее горло, когда его тело находилось в такой близости от меня… Делаю большие глаза, губы уже дрожат, и первая слеза скатывается к подбородку.