Кренил кресло все ниже и ниже, ей было неловко перед детьми, перед Лаврентием.
— Отпусти!
— Не отпущу, давай мириться.
— Вечером поговорим.
Он резко отпустил кресло так, что она еле удержалась.
Из всего разговора за столом дети усвоили, что она хочет в лес; Светлана забралась к отцу на колени, обняла пухлыми ручками его крепкую шею и, целуя, приговаривала: «Можно в лес, да? Можно в лес?» Вася побежал куда-то и вернулся с огромным узловатым то ли посохом, то ли палкой.
— Это для троцкистов, — заорал на всю террасу, размахивая дубиной.
— Очень сознательный мальчик, — похвалил Лаврентий.
— Пойдите погуляйте по саду, чего-чего, а крапивы для чинчари вы найдете, — Иосиф встал, открыл дверь в дом, что-то сказал. Наверное, Власику.
Они шли сначала по дорожке, выложенной старым кирпичом, потом свернули на узкую тропинку. Вася шел впереди, размахивая палкой, Светлана, приученная Мякой «собирать цветочки для папочки» все время останавливалась и рвала все, что хоть немного походило на цветы.
Гимнастерки в кустах не мелькают. Видно, Иосиф приказал оставить их в покое. В светлом небе виднелся прозрачный месяц. Под плотной кроной кипарисов что-то возилось, шуршало, тихо вскрикивая. Иногда из сине-зеленой массы стремглав вырывались птицы, над прозрачными островками молодого остролистого бамбука кружились стрекозы.
— Мама, мама! — Вася мчался по тропинке, волоча за собой дубину. — Там папа, но он со мной не разговаривает.
Мгновенный ужас: мальчик сошел с ума. Виновата она, скрывая от врачей припадки. Но его лопоухое, скуластое личико было полно таким детским искренним недоумением, что она отбросила страшную мысль:
— Где папа? Что ты глупости говоришь, папа остался дома.
— Нет, он там. — Вася показал рукой вперед, — он ходит и молчит.
На всякий случай она взяла и его за руку. Вышли на маленькую поляну, заросшую дикой малиной и крапивой.
«Вот здесь и настригу крапивы для чинчари».
На другом конце поляны — белая резная беседка, в ней кто-то сидит.
— Вот он, — прошептал Вася. — Видишь, в беседке.
Надежда вгляделась, отсюда человек действительно походил на Иосифа.
— Это кто-то похожий на папу.
— А я тебе говорю, это он! — уже раздраженно возразил Вася.
Человек вышел из беседки, заслонив ладонью глаза от солнца, смотрел на них. Это был Иосиф.
«Что он здесь делает? Наверное, ищет нас».
— Иосиф, мы здесь! — крикнула она.
Иосиф не отозвался, снова ушел в беседку.
Взяв Светлану на руки, чтобы не обожглась крапивой, пошла через поляну. Вася шел впереди и палкой заваливал перед ними малину и крапиву.
Иосиф сидел и курил трубку. Но что-то заставило ее замедлить шаги, что-то в позе (Иосиф всегда широко расставлял колени и откидывал голову, а сейчас сидел, понурившись). «Все-таки он переживает после своих безобразных вспышек, мучается».
— Иосиф!
Он вздрогнул, но позы не изменил.
— Вот видишь, он не разговаривает, — прошептал Вася.
— Папа! — звонко крикнула Светлана. — Папа, мы к тебе идем!
Но Надежда медлила заходить в беседку, что-то уже настораживало.
— Иосиф, перестань пугать детей, выйди к нам, — сказала по-грузински.
Он поднял голову, смотрел с неожиданно добрым растерянным выражением.
— Я не… Я — садовник, — ответил тоже по-грузински. — Хочу эту поляну покосить.
Встал, показал косу и снова сел.
Они вошли в беседку. Надежда поставила Светлану на дощатый пол, и та сразу же бросилась к садовнику, села рядом на скамью, и вдруг как-то по-собачьи стала принюхиваться.
— Ты плохо пахнешь, фу, папка!
— Светлана, иди ко мне, это не папа.
Она слезла со скамьи, отошла, оглядываясь:
— Разве не папка? А кто?
— Этот дядя садовник.
Теперь разглядела: «дядя» был очень похож, но старше Иосифа. По-русски не понимал и не говорил.
— Почему вы одеты, как Сталин?
— Так надо.
— Вы очень похожи на него.
— Я знаю.
— Вы тоже из Гори?
— Нет, я из Мерхеули, это возле Сухума. А что посадить осенью на этой поляне, батони, может быть грецкий орех?
— Грецкий орех будет хорошо. Сколько вам лет?
— Пятьдесят восемь, наверное.
— Вы очень похожи на Сталина, как ваше имя?
— Зезва. Зезва Габуния.
— Иосиф… Сталин вас видел?
— Да, конечно. Меня показали ему, он очень смеялся.
— Говорите по-русски, я ничего не понимаю, — вдруг довольно злобно сказал Вася. — Говорят, папа раньше был грузином.