— Ужасно только поэтому?
— Не только.
— Почему еще?
— Я не хочу говорить.
— Ты его любишь больше, чем пасынка.
— Нет, нет! Просто его отец смеялся над ним, очень жестоко.
— Как жестоко?
— Он сказал: «Даже застрелиться не можешь, как следует».
— Твой пасынок — способный юноша?
— Не очень. Учиться ему трудно, но ведь он вырос в провинции… А все-таки вы не могли бы сесть так, чтобы я вас видела?
— Ты хочешь меня видеть? Зачем?
— Просто трудно разговаривать, когда не видишь собеседника.
— Я не собеседник. Я — врач. Собеседником я буду вечером. Значит, твоя семья помогала большевикам?
— Да.
— Но ведь ты знаешь, что ваша революция сделана на немецкие деньги, что Ленин был немецким шпионом.
— Это неправда!
— Это знают здесь все.
— Так говорили летом семнадцатого в Петрограде в очередях, в трамваях, но это неправда.
— Ну вот видишь. Я говорю, на улицах говорили, а ты говоришь неправда.
— Потому что я точно знаю, что это неправда. Я один раз пришла домой, меня стали расспрашивать об обстановке на улицах, это было после июльского восстания. Вот тогда и говорили, что виновники восстания — тайные агенты Вильгельма, что они убежали на подводной лодке в Германию. Я была девчонка. Не понимала, что эти глупости повторять не следует, и очень смутилась, узнав…
— Узнав что?
— Это неважно. У меня болит голова.
— Ты боготворишь Ленина, как все коммунисты?
— Зоя сказала, что в книге, которую она читает, написано, что Иисус не умер, он ходил по миру и даже здесь есть место, где он бывал. Мне показалось, что Зоя не очень здорова.
— В некотором смысле она более здорова, чем многие другие, считающиеся здоровыми, люди.
— Мы сможем посмотреть то место, о котором говорила Зоя?
— Конечно. Но закончим нашу тему.
— У меня болит голова.
— Последнее. Значит, все-таки тогда даже ты, воспитанная в семье большевиков, повторила, что Ленин — агент Вильгельма.
— Я была глупой девочкой, а вот то, что правительство утверждало это и требовало, чтобы большевики отдали себя в руки правосудия — это была провокация. И один человек сказал, что Ленина юнкера до тюрьмы не доведут, убьют по дороге.
— Кто был этот человек?
— Неважно. Бессмысленно называть его. Я устала.
— Хорошо. Закончим.
Возник перед ней, высокий, в безукоризненном сером костюме, ослепительный воротничок рубашки оттенял смуглость лица. Помог ей встать. И, увидев близко его лицо, она удивилась тонкости и красоте его, огромностью глаз и чуть впалыми веками оно напомнило голову породистой лошади.
— Мы поедем в маленький старинный немецкий город, — сказал он, подойдя к столу. — Ты предпочитаешь на машине или на поезде?
— Не люблю машин. Мне неловко ездить в них.
— Неловко? Перед кем? Здесь машина — не такая уж роскошь. Значит, поездом. Я тоже люблю поезд. Иди гуляй, пей воду. Зайди в гостиницу, прихвати что-нибудь теплое, возвращаться мы будем вечером, в три я за тобой заеду.
Ее давно уже не спрашивали, что она предпочитает, давно никто так не опускал перед ней глаза, и давно ее походка не была такой легкой, когда с высокого крыльца лечебницы она спускалась в парк.
ГЛАВА VI
Он сел напротив нее, вынул тонкий унылого вида журнал.
— Тебе интересно, что за окном, а я это видел много раз. Полчаса почитаю.
Она чуть не фыркнула от возмущения, отвернулась к окну. Там была обыкновенная красота летнего полудня: молодые сосновые леса сменялись полями, покрытыми каким-то цветущим желтым злаком или корнеплодом. Она хотела спросить, что же это за такое желтое растение, взглянула на него и, пораженная выражениям его лица, промолчала. Он не читал, он просто смотрел в свой скучный журнал, и на лице его была такая скорбь, что она едва преодолела желание дотронуться до его худого, торчащего под идеально отглаженной брючиной колена. Она откинула голову на изголовье кресла, закрыла глаза.
— Тебя укачивает? — сухо поинтересовался он. — Может быть, попросить сельтерской?
— Меня не укачивает, сельтерской не хочу.
Она решила сквозь полузакрытые глаза понаблюдать за ним, но выдержала недолго: что-то томило, то ли страшный сон, то ли досада на его безразличие.
— Мне сегодня снился неприятный сон, — сообщила она.
— Это интересно, — сухо сказал он и перевернул страницу.
— Рассказать?
— Если хочешь.
— А вам… не очень интересно?
— Мы ведь не можем заниматься анализом постоянно, — он закрыл журнал, аккуратно заложив кожаной ленточкой страницу. — Итак, к какому периоду жизни относится время сна?