— О, крошка, да, — простонал Тони, — о да.
Почему это не доставляло ей удовольствия? Она приказала себе сосредоточиться. Тони стянул с нее трусы и лег на нее, прижимаясь к ее бедру, его дыхание становилось все тяжелее, он начал двигаться на ней вверх-вниз. «Это Тони Келлнер, — напомнила себе Наташа, — другие девочки отдали бы все, чтобы оказаться на моем месте». Она потеряет свою девственность прямо здесь и сейчас? Это было не так уж важно для нее, но, если и предстояло потерять невинность, она хотела, чтобы это произошло в подобающей обстановке. «Ну что ж, — подумала Наташа, — лучше и быть не может». Она обхватила его плечи и приподняла бедра ему навстречу, стараясь проявить страсть. От этого он, видимо, окончательно потерял контроль над собой. Почти сразу же она услышала, как он дернул вниз молнию, и почувствовала, как его рука устремилась туда, вниз, потом почувствовала, как давит его напрягшийся член, а пальцы что-то делали с ней, потом ее пронзила острая обжигающая боль. От этой боли Наташа зажмурилась и отвернулась, слыша, как его дыхание переходит в хрип.
— Тони, — прошептала она в ужасе, — у тебя есть что-нибудь? Для предохранения? У меня нет.
— О Боже… — прохрипел он, двигаясь на ней вверх-вниз, — я вы… вытащу… У-у-о-о-ох.
С громким стоном, больше похожим на крик, он на мгновение отпрянул от нее и, в изнеможении содрогаясь, прижался к ее животу. Наташа почувствовала, как по ее животу растеклась влага. Тони ничего не говорил, просто лежал, уткнувшись лицом ей в шею, и старался отдышаться. Она протянула руку, чтобы потрогать жидкость, стекавшую теперь с живота по бокам, и тут же отдернула, когда ее пальцы попали во что-то теплое и липкое. Гадость какая. Наташа была рада, что в комнате темно и Тони не мог видеть ее лица в этот момент.
Так вот каков секс. Но если это то, что требовалось мужчинам, что ж, отлично, с этим можно мириться, нет проблем. Но вряд ли ей еще когда-нибудь захочется подобного, едва ли придет время, когда она будет мечтать о сексе.
Под тяжестью Тони ей было трудно дышать, не в силах больше этого выдержать она положила руку ему на плечо и легонько подтолкнула.
— Не мог бы ты… — Наташа не знала, как сказать.
Он заворчал, словно спросонок.
— Прости, крошка, я уже убираюсь, — как пьяный, пробормотал он, скатываясь с нее. — Ты великолепна в постели, ты это знаешь?
Поглаживая Наташу, он притянул ее поближе и, приподнявшись, посмотрел на нее. В окно падало вполне достаточно света, чтобы она могла увидеть, что он заглядывает ей в глаза.
— Теперь ты моя девушка, так ведь, Наташа, дорогая? Мы одна команда, ты и я.
Наташа кивнула. Когда Тони снова опустился на кровать, она выпалила вопрос, который давно вертелся у нее в уме.
— Значит, мы теперь обязательно пойдем вместе на вечеринку к Арти Бойду?
— Коне-е-чно, коне-е-чно, ты и я, все, что хочешь, — протянул Тони; по его невнятной речи Наташа поняла, что он засыпает.
Наташа лежала, прижавшись к нему, и его дыхание вскоре стало ровным. Спать ей не хотелось, вместо этого она погрузилась в мечты: зал, полный старшеклассников, громкая музыка, все танцуют и веселятся. Перед ее мысленным взором дверь в зал открывается, и на пороге она под руку с Тони. Все оборачиваются к ним, и проносится шепот. Это они, Наташа и Тони… Они невероятно хороши вместе…
И Наташа улыбнулась в темноту.
5
Воздух в автомобиле был таким наэлектризованным, что, казалось, потрескивал. Карлин прижималась к правой передней дверце, старательно отводя глаза от сидевшего за рулем Бена.
— Мы подъезжаем? — спросила Наташа с заднего сиденья.
С тех пор, как они немногим более часа назад выехали из Вестерфилда, она уже в четвертый раз подправляла свой макияж, и по ее глазам было видно, что она страшно волнуется.
— Таш, — мягко усмехнулась Карлин, — до Саратоги еще шестьдесят миль, а демонстрация моделей начнется не раньше, чем через час после нашего приезда.
Бен взглянул на сестру в зеркало заднего обзора и невольно нахмурился, поймав ее взгляд. Таш выглядела превосходно, но навязчивая идея совершенства изменила ее до неузнаваемости.
— Знаешь, сестренка, если ты будешь продолжать мазать на себя всю эту помаду и прочую дрянь, к тому времени, как мы попадем к Шрейеру, твоя голова может сломаться под тяжестью всей этой штукатурки.
Он пожалел о своих словах, увидев оскорбленное выражение на лице сестры, она была безумно чувствительна и ранима, даже в день ее победы все переживала, что недостаточно хороша.