Официантка принесла кофе в маленькой белой чашке, и Анна неторопливо сделала маленький глоток.
- Ну, хорошо... считай, что я тебя выслушал. И даже сделал вывод, что все это время ты не теряла меня из виду, - Вадим улыбнулся, – но почему я? Ведь ты знаешь кучу состоявшихся, но еще не очень известных художников. Честно говоря, конечно, надо быть полным дураком, чтобы отказаться от такого предложения. Так почему я, Рыжая?
Анна аккуратно поставила чашку на блюдце.
- Считай, что со временем я стала очень сентиментальна и решила предложить тебе принять участие в выставке просто по старой памяти.
- Понятно... и картины, если верить этой памяти, будешь отбирать ты.
- Конечно!
- А если тебе не понравится? Если ты скажешь, что надо переделать?
- Значит, ты переделаешь.
Вадим некоторое время молчал, пристально разглядывая пустую чашку из-под эспрессо, а затем, переведя глаза на Анну, вдруг широко улыбнулся:
- Ну и стерва ты, Рыжая.
- Есть немного, - улыбнулась она в ответ.
Пустая комната
В Москву пришел ноябрь: промозглый, голый, коричнево-серый. Грязь и слякоть на дорогах, пронизывающий ветер, ставшие короткими дни – все это ограничивало жизнь Ольги, делало ее более замкнутой. Время прогулок сокращалось, нечастые визиты в гости совершались больше для деловой цели, нежели для праздного общения и редкие, как например, сегодня, выходы в театр, превращались в настоящее событие. Сергей был равнодушен к опере и балету, но, понимая, что жена его не может все время сидеть дома, что она молода еще, что ей необходимы развлечения, вывозил Ольгу на спектакли.
Она вышла из здания, находясь под впечатлением от только что просмотренного «Опричника». Хотелось скорее домой, где в тишине комнат можно воскресить в памяти самые яркие и напряженные моменты действа, а утром поспешить в книжную лавку и непременно купить драму, которая легла в основу оперы, и снова пережить всю историю с начала до конца, жадно переворачивая страницы.
Для того, чтобы добраться до дома, следовало поймать извозчика, а на это требовалось время, потому как желающих побыстрее попасть в тепло было достаточно. К вечеру подморозило и запахло зимой. Однако снег еще не выпал, и, несмотря на газовое освещение, улицы казались темными и неуютными. И, может быть, именно поэтому Ольга так не любила позднюю осень – из-за неуюта, и с каким-то особенным чувством всегда ждала Рождества, когда к ним в дом обязательно приезжали гостить Мария Львовна с мужем и детьми. В такие дни даже Театральная площадь становилась особенной. На ней продавали елки. И не десять, не двадцать - стоял посреди Москвы целый лес елок! А люди между ними ходили, выбирали себе колючую красавицу по нраву; вокруг жгли костры, чтобы согреться, потому как мороз в такие дни стоял крепкий, быстро обжигающий лицо и руки без рукавиц. Тут же самовары растапливали, и слышались зазывающие громкие голоса: «Чай горячий, сладкий сбитень, калачи из печи!» Но такое бывало лишь зимой, а не в ноябрьскую слякоть.
Стоя на краю дороги в ожидании извозчика, Ольга вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд и обернулась. Было уже довольно темно, и рассеянный свет фонаря не позволял разглядеть человека, но она его узнала, того мальчика, художника. Заметив, что жена обратила на кого-то внимание, Сергей Львович посмотрел в ту же сторону. Алексею было уже неудобно оставаться в тени, и он вышел на свет, не один, а с таким же молодым и скромно одетым юношей. «Наверное, его друг», - подумала Ольга.
- Мы, кажется, знакомы, - начал разговор Сергей Львович, - вы...
- Алексей Саввин, - подсказал молодой человек, прекрасно понимая, что этот важный господин имени его не помнит.
- Да-да, конечно, как же, как же, не забыл. Вы- тот художник, что гостил летом в доме моей сестры и собирался принять участие в выставке. Помнится... искали тогда тему для своей работы? Ну и как ваши успехи? Выставлялись?
- Да, - односложно ответил Алексей.
Сергей Львович будто вовсе не замечал неловкости, которую испытывает молодой человек, и продолжал вести свои расспросы:
- Так что же вы изобразили на своей картине, позвольте полюбопытствовать?
- Комнату.
- Всего лишь комнату? Без людей?
- Да, пустую комнату.
Сергей Львович не сумел скрыть недоумения.
- Скажу честно, молодой человек, в отличие от моей сестры я не силен в живописи, но ежели комната вам показалась чем-то необычным... тогда это, должно быть, любопытно... да... и что же отзывы?
- Бронзовую медаль присудили, - с некоторым вызовом в голосе ответил Алексей, - и через два дня мы с другом, - он кивнул на стоявшего рядом молодого человека, - отбываем в Петербург, получили заказ.
Бронзовая медаль! Надо же, бронзовая медаль у дебютанта!
Ольге так много хотелось сказать ему, но она молчала. Ей хотелось сказать, что она была на той выставке, видела картину и, стоя перед холстом только через некоторое время поняла, что не смеет дышать. Конечно, в Высоком совсем другая комната, не та, что изображена на картине... но в той, на картине, тоже есть фортепьяно, и крышка его открыта, а в окно смотрят пышные свечи белой сирени, совсем такие же, что она держала в руках в конце мая, а на полу... на полу упавший забытый лист с женским портретом... как тогда, душным летом, в день его отъезда... ей хотелось сказать, что она все-все поняла в этой картине, каждую деталь, каждый штрих, что эта картина особенная, для НЕЕ особенная... и что ночью она потом долго плакала, уткнувшись в подушку, стараясь не вздрагивать, чтобы не разбудить Сергея, хотя боль рвалась наружу. Разве можно было все это сказать?
О таком молчат, поэтому Ольга неподвижно стояла около мужа, боясь даже пошевелиться, она, словно застыла, и только глаза ее не упускали не малейшей детали. Она видела, как ему холодно стоять на ветру в старом потрепанном пальто, как старательно он скрывает дрожь, пытаясь быть непринужденно-вежливым. Она хотела запомнить в этот вечер все, потому что через два дня он уезжает. И, возможно, никогда больше они не увидятся.
Уезжает милый нескладный и очень талантливый мальчик, который был так трогательно в нее влюблен, и которым она так неосторожно и так опасно увлеклась.
Он стоит сейчас на ветру, мерзнет, рискуя подхватить воспаление легких, отвечает на вопросы и очень старательно отводит от нее глаза.
Ольга чуть сильнее сжала локоть мужа, тихо проговорив:
- Сережа, я замерзла и, кажется, вижу извозчика. Думаю, что молодые люди нас простят, если мы их покинем.
Глава пятая
И если мне сомненье тяжело...
Анна практически закончила писать свое экспертное заключение по картине «У моря». Она сидела в дальней комнате антикварного магазина на Арбате и попеременно переводила глаза с одной картины на другую, сравнивая. Первой была та, которую она так внимательно и тщательно изучала вот уже две недели, а вторая... прикрепленный к подрамнику большой постер, который Анна купила в сувенирном магазине Третьяковской галереи. Она пошла в музей, чтобы посмотреть на «Женщину с сиренью». Признаться честно, та картина не восхитила. Анна оценила работу, но про себя заметила лишь: «Неплохо». Женщина, запечатленная на холсте, бесспорно, была красива, ракурс выбран правильно, прикрытые глаза прибавляли ей таинственности, а пышные гроздья сирени – романтичности. Но рядом висела другая работа того же автора – «Пустая комната». И она произвела на Анну куда большее впечатление. Крупные смелые мазки, контрастные цвета, казалось, рассказывали историю, безмолвным свидетелем которой стала эта комната. Открытая крышка фортепьяно говорила о том, что совсем недавно здесь звучала музыка, а лежащий на полу лист с женским портретом, вероятно, отображал ту, что некоторое время назад пробегала длинными пальцами по черно-белым клавишам. Конечно, может быть, все было совсем не так... но это и не важно... Важно то, что картина притягивала к себе, не отпускала. Каждой своей деталью она рассказывала. И когда Анна покидала галерею, то купила именно «Пустую комнату», чтобы позднее прикрепить ее к подрамнику канцелярскими кнопками и поставить рядом с «У моря». Конечно, эти картины были выполнены в совершенно разных цветовых гаммах, но манера письма обеих работ была очень похожа, при этом «У моря» выглядит более зрело, есть чувство, что писал ее уже опытный мастер.