Любава запнулась.
Владимир молчал. Это значит, все плохо. А у человека наверняка была семья. Может, и дети без отца остались. Иногда Любава видела, как за прилавком, рядом с носатым добродушным дядькой, вертелись два смуглых подростка. Товар помогали таскать, столики в порядок приводили…
Как тут отвернуться? Сделать вид, что ее это не касается.
— Обеспечим тебе охрану круглосуточную, — пошел в новую атаку следователь. — Никто не сунется.
Амулет больно впился в кожу между пальцами. Может, Любава и верила, что охрану ей постараются обеспечить, но дурой не была. Не будут же с ней в туалет ходить и глаз не спускать. Какой-нибудь шанс, да представится.
Крохотная головная боль, засевшая в затылке, медленно отращивал шипы. Плохо! Думать сейчас надо, извилинами шевелить, а у нее вместо мозгов — вязкий кисель. И веки вдруг потяжелели, так и хочется закрыть.
— Потом все, Серёга, — опять подал голос Владимир. — Дай человеку отдохнуть.
Да, не помешало бы. Но возвращаться сейчас домой опасно. Словно подслушав ее мысли, следователь встал и кивнул на выход.
— Дальше по коридору есть служебное помещение. Там кровати. Обычно парни отдыхают между вызовами, но сейчас пусто, все машины при деле.
— Она поедет ко мне, — заартачился Владимир. — Маловероятно, что уже организовали слежку.
Но и исключать нельзя. Нет, меньше всего ей хотелось подставлять под удар единственного близкого человека.
— Я переночую тут. Все равно утром нужно будет вернуться, так ведь?
Владимир набычился. По глазам видно — готов спорить, а нет, так тащить на плече в берлогу, да ситуация не располагала.
— Переночую с тобой, — пошел на компромисс.
А вот за это спасибо огромное. До сих пор трясло, и в ушах заезженной пластинкой звучал хлопок и надсадный визг губастого урода.
«Взять ее!»
Любава кивнула — одной не так страшно
Теплые ладони скользили по волосам. Медленно, плавно. Стряхивали острые крупинки паники, делали мысли лёгкими и спокойными, как широкая река.
— Я рядом, — плескались волны о нежный песок.
— Всегда рядом, — шумело в высоких кронах.
— Любушка моя… — теплые солнечные лучи целовали щеки, медленно скользили по губам.
Ей хотелось счастливо жмуриться и подставлять голову под нежность больших рук. Ластиться, словно кошке, и мурлыкать нежную песенку. А сердце соловьём пело, разливалось. Выстукивало трепетное «люблю».
— Красиво тут, да?
Перед глазами плыла сказочная картина. Высокие кедры один к одному — прямые как стрелы, крепкие и толстые. Мох изумрудный ковром стелется, то тут, то там шляпки боровиков и рыжие пятна лисичек. Так и хочется пройтись, собрать эту красоту в лукошко, а потом испечь любимых грибных пирогов.
М-м-м, даже в животе заурчало.
Но прежде цветов собрать охапку. Вон на той прогалине! Сколько их! И травы разные! Мята, девясил, чистотел… Чудо просто!
Словно из воздуха соткались две фигуры, и в груди стало больно до слез. Родители! Хотела к ним рвануть, но за талию перехватили широкие ладони.
— Пусти! — впервые за все время попыталась освободиться от желанных объятий.
— Они уже здесь, у своих истоков. Возвращайся и ты, жизнь моя…
Ее выбросило из сна, как рыбу на берег. Хватая ртом воздух, Любава села на кровати и до ломоты в пальцах стиснула кулон. На крохотную долю секунды показалась, что морда медведя слишком теплая, горячая даже, но удивиться не успела — ее тут же заключили в объятья.
С перепугу Любава чуть в обморок не грохнулась, но над головой прозвучало ласковое:
— Тише, Любава… Кошмар?
Владимир! Стало немного стыдно. А кто ещё? Он на соседней кровати как раз устроился.
— Н-нет, не кошмар, — Любава потеряла глаза, заодно пытаясь ненавязчиво сбросить знакомые, но все равно чужие руки. Они не грели так, как те, из сна. — Не кошмар. Просто…
Перед глазами мелькнул калейдоскоп картинок. Темная зелень лесов, яркие цветы и травы, тихий шум ветра, и плеск безымянной реки.
— …просто я знаю, где мне спрятаться.
Поезд качало из стороны в сторону. За окном черным-черно, только звёзды блестят, а она, вцепившись в ручку чемодана, все пыталась найти хоть один фонарь, или дом, или хоть что-нибудь, что подскажет — тут есть люди.
Зря старалась. Где-то на просторах между Томской и Красноярской областью пряталась в лесах родная деревенька. Едва живой полустанок, на котором тормозил поезд, и тот находился неблизко.