К Марии Ивановне всегда тянулись дети, настрадавшиеся по разным больницам, многоопытные малолетние «старички», хорошо познавшие боль уколов, тяжесть гипса, душный провал наркоза.
Дагиров не любил оперировать детей и делал это лишь в крайних случаях. Еще много лет назад ему предложили заведовать отделением детской хирургии. Он было согласился, но, когда, войдя в первую же палату, увидел несчастные детские мордашки, испуганные, настороженные глаза, его чадолюбивое кавказское сердце не выдержало, и он отказался. Дети тянулись к нему, охотно рассказывали свои нехитрые тайны, приходили в кабинет и подолгу сидели там — просто так, поговорить с дядей Борей. Может быть, поэтому после каждой детской операции Дагиров долго еще был задумчив, не хотел разговаривать — отходил душой.
Медведева с ее маленькими полными ручками и плавными движениями как никто больше подходила, чтобы быть детским хирургом.
Но к науке у нее тяги не было. Совершенно. Напрасно Дагиров уговаривал ее, настаивал, ругался. Ведь был уже готовый, подобранный материал, разложенные по полочкам сотни историй болезни, тысячи рентгенограмм. Надо было только посидеть над ними, обработать, осмыслить и через год-полтора стать обладателем кандидатского диплома, хотя бы из житейских соображений.
Она не спорила, не сопротивлялась, просто сказала: «Нет, это не для меня», и Дагиров не стал продолжать разговор. Он мог бы сказать, что материал постепенно устареет, а им все равно никто не воспользуется, что стыдиться нечего: все так делают, но, посмотрев в ее спокойные серые глаза, передумал. Медведева не относилась к категории людей, которые меняют свои решения.
Вмешался случай, Великий Господин Случай, который приходит только к тем, кто его ожидает.
Оперировали девочку, худенькую двенадцатилетнюю капризулю, у которой из-за перенесенного когда-то воспаления коленного сустава отстала в росте нога. Как всегда, наложили аппарат, оставалось перебить кость, чтобы потом в этом месте потянуть нежную спайку и тем самым постепенно удлинить ногу. Разрез сделали маленький, чтобы шрам был почти не виден — все-таки девушка. Вставили долото, стукнули — как будто все в порядке. Посмотрели на рентгенограмму — видна линия перелома. На седьмой день после операции начали потихоньку тянуть. Еще через семь дней сделали рентгенограмму — батюшки! Тонкая черточка перелома как была, так и осталась, а в результате растяжения разорвалась ростковая зона у верхнего конца кости. Видимо, кость не перерубили до конца, где-то сохранился костный мостик, не просматриваемый на снимке.
Осложнение! У ребенка! А Дагирова в больнице нет, он уехал на конференцию.
Все ходили ниже травы. Медведева дневала и ночевала в третьей палате. Наташа — так звали девочку — лежала расчесанная, довольная, потрясенная тем, как за ней ухаживают: апельсины, книжки, телевизор — такого она еще не видела.
Узнав по приезде о случившемся, Дагиров не смог произнести ни слова. Со стола полетели бумаги и письменный прибор.
Медведева стояла с поникшей головой.
Дагиров промчался мимо, побежал по коридору, через три ступеньки влетел на второй этаж, вбежал в третью палату. В ней никого не было…
— А они все гуляют, — безмятежно ответила хорошенькая сестра, растирая запачканный помадой палец. — Во дворе.
Действительно, еще не просохший после недавнего дождя асфальт под окнами был расчерчен на классы, и дети, кто здоровой ногой, а кто костылем, гоняли по клеткам коробку из-под ваксы. И Наташа была с ними, смеялась, подставляла, зажмурясь, солнцу бледное, прозрачное личико.
Дагиров заметил, что она довольно уверенно наступает на оперированную ногу. В нем сразу проснулся интерес исследователя.
— Сделайте снимки, — буркнул он. — Срочно!
Оказалось, что образовавшийся разрыв почти зарос молодой костью. Можно было спокойно продолжать начатое. Жаль только, что девочку придется повторно оперировать: надо ликвидировать проклятый костный мостик.
Разнос, конечно, состоялся, но уже в сравнительно мирном тоне.
— Счастлив ваш бог, — сказал в заключение Дагиров. — Если бы девочка осталась инвалидом, я бы вам никогда не простил. А так, что ж, надеюсь все будет в порядке. Но с родителями объясняйтесь сами. — Он несколько мгновений сидел неподвижно. — Ладно, детально разберем на совещании… Идите, не могу с вами больше разговаривать.
И тут Медведеву осенило.
— Извините, Борис Васильевич. Можно еще пару минут?
— Ну что там? — недовольно буркнул Дагиров. — И так все ясно. Опозорились по уши.