Черный, густо заросший майор в военкомате с безразличием предельно уставшего человека в конце концов послал его подальше.
— Не могу тебя больше видеть, Дагиров, — сказал он. — Глупо это. Понимаешь, глупо. Десять лет тебя учили в школе, три года в институте, и все для того, чтобы ты взял винтовку и пошел кричать «ура!». Не-ет! Народ понимает, Сталин понимает, что хоть и война, а стране нужны будут ученые люди. И армии, кстати, тоже. Доучись и иди воюй. — Он закурил и задумался. — Молодой ты, горячий, думаешь, на тебя войны не хватит. Ох, милый, хватит! На всех по горлышко! Иди кончай институт, успеешь еще все ордена-медали получить… а может, и пулю. Одной храбрости мало, нужно умение. Вот пока его у тебя не будет — и цена тебе грош…
Война прихватила Дагирова раньше. Заняв Украину, враг неожиданно прорвался к югу. Участь города была предрешена. Институт спешно эвакуировался, но тонкая нить единственной железной дороги вскоре была порвана. Перегруженные машины вязли в липкой осенней грязи, моторы заклинивало от перегрева.
Дагирову не повезло. Сразу за городом бесконечная лента машин и повозок была разорвана хищными зубами «юнкерсов». Первая же зажигалка угодила прямо в машину, он еле успел выскочить.
Потянулись унылые дни пешего хода. К концу недели голодный, мокрый, весь в грязи, Дагиров наткнулся на госпиталь и упросил начальника взять его хотя бы санитаром. Хотя бы временно. Все-таки он — медик.
Раненых было много, и лишние мужские руки, тем более хоть немного знакомые с ремеслом врачевания, очень пригодились. Поэтому начальство не торопилось избавиться от Дагирова, а сам он был этому рад: в тяжкое для Родины время он помогал ей.
Теперь он был здесь своим человеком, незаменимой правой рукой самого Диамандиди, главного хирурга!
— Сестричка! — крикнул один из солдат-грузчиков и поманил Дагирова. — Помог бы, что ли, ящики мантулить, а то мы хребтину гнем, а ты — вон какой вымахал! — стоишь и командуешь. Энти ящики в самый раз по тебе. Или ты и впрямь сестра медицинская? Тогда обними меня покрепче.
Все дружно захохотали, но Дагиров не обратил внимания: важно было не забыть какую-нибудь укладку.
На крыльцо школы вышел начальник госпиталя. Сняв с бритой головы шапку, он тревожно посмотрел на небо. Небо было чистое, спокойное, безоблачное, и это еще больше усилило его тревогу. Немецкие бомбардировщики бомбили аккуратно, в одно и то же время. Сейчас у них, наверное, обеденный перерыв, а после… Ничего не стоит засечь госпиталь в этой плоской открытой степи. Да и поселок, безусловно, нанесен на карту.
— Давай, ребята, пошевеливайся! — крикнул он, переступая с ноги на ногу; тугие хромовые сапожки приятно поскрипывали. — Давай, давай скорее. К вечеру надо быть за шестьдесят километров отсюда. — И кинулся к пожилому лейтенанту-начхозу: — А автоклавы не забыли? На прошлой неделе, помните, один оставили, пришлось возвращаться.
В этот момент у ворот остановилась заезженная вконец полуторка с оторванным крылом. Мотор хрипел, из радиатора била струйка пара. Из кузова спрыгнули четверо бойцов в шинелях с поднятыми воротниками и в пилотках, натянутых на самые уши. Видно, их здорово продуло в дороге. Разминаясь, кашляя, они стали выбивать железные задвижки, чтобы открыть борт. Из кабины вылез офицер и зашагал прямо через двор, не обращая внимания на грязь. Вместо шинели на нем ватник, туго перетянутый ремнем; верхняя пуговица расстегнута, виднелись три кубика на петлицах. Ватник прикрывала камуфляжная плащ-палатка, и, когда офицер подошел поближе, Дагиров увидел, что глаза у него как пятна на плащ-палатке: один — желтый, другой — зеленый.
Подойдя к крыльцу, он небрежно бросил руку к козырьку и, безошибочно определив старшего, обратился к начальнику госпиталя:
— Старший лейтенант Аверин. Командир разведроты. — Он на мгновение умолк, как бы ожидая какой-то реакции, и, ничего не услышав, продолжал недовольным тоном: — Раненого вам привез. Сержант мой. Золотой парень. Если бы не он, ходить моей жене в черном платочке. — Аверин сделал паузу, оглянулся на машину. — Вот накрыло миной. Еле довезли. Вы уж давайте поскорее, измучился парень.
Начальник госпиталя сдвинул белесые брови на полном лице.
— А не надо было сюда, не надо. Ведь везли мимо медсанбата, там бы все сделали за милую душу. Так нет, все хотят по-своему, все по-своему. А госпиталя уже нет, свернулся госпиталь… Да вы что, не понимаете меня, лейтенант?! — закричал он плачущим голосом, видя, как четверо красноармейцев осторожно несут снятую с какого-то сарая дверь с уложенным на ней сержантом. — Не понимаете, что ли?! Не можем мы его принять, не можем! Сейчас перевяжут, и везите в медсанбат.