— М-да, теперь не хочется об этом вспоминать.
Шевчук потер глаза и закурил. Тимонин посматривал на него с любопытством.
К Наташе подошел парень в джинсовом костюме, кивнул Шевчуку, пригласил ее танцевать. Семен Семенович милостиво разрешил. Поглядывая на танцующих, он продолжал:
— Так вот. Дело, главным образом, касается тебя. На днях звонили мне друзья с Украины. Там в одном весьма симпатичном городе освобождается кафедра. Заведующему исполняется шестьдесят пять, оперировать он стал неважно, только статейки пописывает — короче, пора на пенсию. Он, правда, не хочет, сопротивляется, но это детали. Я, знаешь ли, — пока, конечно, предварительно — предложил твою кандидатуру. Ну как, согласен?
Тимонин думал недолго.
— Конечно, да. Спасибо.
— Ну, благодарить пока рановато. — Шевчук сиял величественной благосклонностью. — А вот съездить туда, разузнать, что и как, приглядеться не мешает. Кстати, познакомишься с ректоршей. — Он наклонился к Тимонину, прищелкнул пальцами. — Должен тебе сказать, очень импозантная особа… Не забудь передать от меня привет.
— А что! — оживился Тимонин. — Это мысль. Вот дождусь утверждения плана и на обратном пути заеду.
Шевчук неожиданно расхохотался.
— Кстати, напомнил. Ну и удружили вы себе этим планом! Какое там утверждение! В министерстве не знают, плакать или смеяться. Не план, а антология научной фантастики. Если поверить тому, что вы представили на всеобщее обозрение, то я первый бросаю клинику, снимаю туфли и босым иду к Дагирову в подручные.
Он долго не мог успокоиться, похохатывал.
— Так что, Георгий Алексеевич, заварил Дагиров кашу на свою голову. Ждите теперь солидную комиссию, будут вас проверять по косточкам, а уж научную документацию — в первую очередь. Надеюсь, заместитель по науке это учтет?
Вдруг он поднялся, застегнул пиджак и стал напряженно следить за танцующими. Что-то ему не нравилось.
— Ты, извини, Георгий Алексеевич. Пойду выручать Наташу. А то как бы не разгорелась любовь с первого взгляда.
В Крутоярск Тимонин возвращался в весьма неопределенном настроении. Будто вскочил на эскалатор и не знаешь, куда он пойдет: вверх или вниз. Поездка на Украину ничего не дала. Ректор мединститута — женщина, действительно, видная — приняла его сугубо официально, ничего конкретно не обещала, и упоминание о Шевчуке почему-то не привело ее в восторг.
Эх, плюнуть бы на все, забраться в глухое село, лечить простых людей, без вывертов, чтобы не помнить постоянно о престиже, об авторитете. М-да… Поздно.
В квартире все было так, как он оставил, уезжая. Только на всем лежала пыль. В раздумье он окинул привычным взглядом стеллаж, машинально провел пальцем по телевизору, брезгливо тряхнул рукой и взял телефонную трубку. Подержал, положил на рычаги аппарата и опять поднял.
Детский голос ответил:
— А папы нет дома. Он еще в Италии.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ЦЕНА УДАЧИ
В ИТАЛИИ было превосходно. Темпераментные черноволосые мужчины оживленно жестикулировали на перекрестках. Волоокие девушки походили на киноактрис, голова сама поворачивалась вслед за их скользящей походкой. На площади перед собором святого Петра лениво бродили жирные голуби. Днем было жарко, но по вечерам липкий холодный туман стоял над развалинами Колизея.
Италия была такой, как в книгах, и совершенно другой — заманчиво необычной. Но Дагиров рвался домой. Он и так ругал себя, что согласился на эту поездку. Волновало, все ли в порядке с оперированными больными, как дела на стройке: наверное, опять нет металлоконструкций, или кирпича, или раствора. Неизвестно также, что с планом научно-исследовательских работ — могли и не утвердить. Нет, нет, домой, домой, домой.
Любезный Донателли не мог понять его поспешности и не скрывал обиды, думая, что гость недоволен приемом. Однако гость был доволен, а многим даже потрясен. Что скрывать, такой клиники ему видеть не приходилось. Превосходно продуманная планировка, пятиэтажный операционный блок, широченные коридоры, гасящий звук, пружинящий пластик под ногами, светлые палаты на двух-четырех человек с поворачивающимися на кронштейнах телевизорами над каждой койкой, следящие за состоянием больного мониторы в послеоперационном отделении, сестры, причесанные и одетые, как манекенщицы, — все это производило впечатление. Другой вопрос: в какую сумму обходился больному один день лечения в этой великолепной клинике… Сумма была такая, что Дагиров крякнул и повел головой; ему на две недели пребывания в Риме отпустили меньше. Но к оборудованию не мешало присмотреться: кое-что, безусловно, стоило закупить.