Гардеробщица, тетя Лида, была все та же. Принимая пальто, она долго вглядывалась из-под очков и вдруг ахнула:
— Андрей Николаевич! Господи! Вернулись все-таки. Насовсем ли? И правильно, и правильно. Помните, как вы мою Танечку оперировали?
Очень хорошо, когда о тебе помнят по-хорошему. В конце концов, не домом единым жив человек. Все еще наладится, только не надо об этом думать. Отодвинуть на задний план и не думать, не вспоминать ее лицо, загадочные, никогда не теплеющие серые глаза, проклятый, томительный запах кожи. Нет, нет, нет…
Шевчук встретил его с распростертыми объятиями.
— Кого я вижу! Андрей Николаевич, какими судьбами?! Присаживайтесь, рассказывайте, как успехи, чем новеньким нас порадуете? Приехали отдохнуть в родных краях перед защитой докторской?
Он пододвинул кресло, разлил коньяк в маленькие пузатые стаканчики, раскрыл коробку конфет, позвонил, чтобы принесли кофе, — и все в одну минуту, не давая Воронцову раскрыть рот.
— Рад, Андрей Николаевич, что зашли. Родные стены, не правда ли? Столько лет — со счетов не сбросишь! Конечно, большому кораблю большое и плавание, здесь вам было тесновато. Да разве можно сравнить нашу замшелую клинику с вашим институтом? Но помните, ваш дом здесь, корни остались. Здесь друзья, здесь люди, которые с любовью следят за вашим продвижением, и забывать об этом не следует. Никогда!… Нет, нет, я не в укор, не подумайте! Но иногда необходимо призадуматься, пересмотреть прошлое с некоторого расстояния. Вы все там вольно или невольно находитесь под влиянием Дагирова. И это неизбежно. Человек такого природного ума и такой энергии не может не подчинять. Он как глыба — огромен и… неотесан, со всех сторон торчат неудобные грани. Согласны?
Воронцов промолчал.
— Не отвечаете? Правильно делаете. — Шевчук грел в руках металлический стаканчик с коньяком. — Критиковать шефа не стоит и за тысячу километров. Впрочем, думаю, вы у него не засидитесь: получите самостоятельную кафедру… Кстати, Андрей Николаевич, не хотите ли прочесть несколько лекций о вашем институте? Врачам будет интересно, придут студенты.
— Спасибо за любезность, но… нет, не смогу. Я всего на пару дней.
— Жаль. В таком случае, Андрей Николаевич, разрешите показать вам клинику. Кое-чем и мы можем похвастаться.
Воронцов поднялся, польщенный. Его принимали как почетного гостя. Знакомство с клиникой — непременная часть ритуала для избранных. Конечно, он понимал, что удостоен этой чести не из уважения к собственным заслугам, а как представитель когорты Дагирова, но все равно было приятно.
Приятно было и странно. Словно он вернулся после долгого отсутствия в родной дом, где знакома каждая досочка, но живут чужие люди. Невольно замечались несуразности, мелкие недостатки, которые глаз засекал с инспекторской точностью. Полоска пыли над плинтусом, грязное полотенце, рубаха с дыркой на больном, надорванная и склеенная история болезни, яркий маникюр у палатной сестры. Мелочи, конечно, но они создают стиль. В свою бытность заведующим отделением Андрей Николаевич такого бы не позволил.
А профессор Шевчук между тем с умело дозированным пафосом демонстрировал больных. Почти каждого он преподносил так, будто без чудодейственной помощи профессора и, в меньшей мере, его соратников больному грозила гибель. Каждый случай был битвой за жизнь с заранее запрограммированной победой.
Воронцов вежливо изображал восхищение, хорошо понимая, что в любой районной больнице большинство больных лечилось бы так же. Тот же гипс, то же скелетное вытяжение. Но больные смотрели на Шевчука, как на бога.
Так они шествовали с этажа на этаж, из палаты в палату — впереди в распахнутом халате толстый, но барственно-элегантный Шевчук, рядом с ним, на полшага сзади, худощавый Воронцов, потом следовала старшая сестра, держа наготове блокнот для записи указаний шефа и смоченное хлорамином полотенце для рук. К этой кавалькаде подключались палатные врачи, каждый представлял свои одну-две палаты.
Обход уже заканчивался, когда к ним присоединился старый друг-приятель Паша. Увидев Воронцова, он на миг остановился и так, чтобы не заметил Шевчук, ошалело выпучил глаза и высунул язык. И тут же его смуглое лицо приняло выражение серьезной озабоченности. Мир не видывал более делового человека. Он вел две палаты, где лежали больные с аппаратами Дагирова. Конечно, не было того размаха, как в Крутоярске, больные, в основном, были однотипные — с ложными суставами, но Воронцов глазом специалиста отметил, что аппараты наложены правильно, можно даже сказать с блеском: и каждая деталь на месте, и спицы натянуты как следует, и сращение, судя по снимкам, хорошее. Молодец, Паша!