Лизе становилось тоскливо: она не знала, что за человек бизнесмен Широбоков, и ее это совершенно не интересовало. Уже за то можно было посочувствовать, что в жены ему досталась Инга…
— А Слава, конечно, хороший любовник, но разве можно с ним жить? — продолжала Инга. — У него всякие завихрения, я понимаю, он человек искусства, но ведь мне надо думать о ребенке, о его будущем.
Слова Инги сливались в одну бесконечную фразу, и Лиза ждала одного: когда эта фраза завершится. Какой-то Слава, мысли о ребенке — кто бы говорил!..
Но платила Инга исправно, и Лизе не хотелось с ней ссориться. Где найдет она такую работу — необременительную и за приличные деньги? Только иногда, вечерами, в тусклом свете одинокой лампочки, одолевали ее невыносимые мысли: это и есть моя жизнь, и об этом я мечтала — коммуналка с вонючим коридором, взбалмошная барыня как единственная опора, а впереди?..
Только теперь, с головой окунувшись в самостоятельную жизнь, Лиза поняла, что имел в виду Виктор, когда говорил в день их расставания: учтите, Лизонька, убогая жизнь не для вас.
Нет, ей не хотелось побольше денег — как выяснилось, для себя ей нужно было немного; ее не манили сверкающие витрины на Тверской и дорогие автомобили. Не раз и не два она с благодарностью вспоминала Виктора, впервые показавшего ей роскошь этих ресторанов и машин как нечто само собою разумеющееся — как будто для того, чтобы никогда больше не стали они для нее целью жизни… Но однообразие, но беспросветность — вот что было невыносимо!
Однажды пришло письмо из Италии: Розали, ее кёльнская подружка, напоминала обещание приехать в Милан. Лиза едва не заплакала, прочитав торопливые и веселые строки. Господи, неужели все это было: Кёльн, Бетховенский парк, Рози… И ведь правда казалось тогда, что Милан — где-то неподалеку, и ничего не стоило собраться и махнуть туда — просто так, посмотреть музеи и навестить подружку.
Конечно, можно накопить денег, у Коли занять — и поехать туда сейчас. Но Лиза ясно ощущала: из той жизни, которою она живет теперь, не ездят никуда, и дело вовсе не в деньгах…
Первое время она почти не встречалась с соседями. Даже странно, ведь их, Тамара Сергеевна говорила, было не меньше трех? Но за обшарпанными дверями комнат в бесконечном коридоре было тихо, на кухне тоже никто не появлялся. Лизе даже страшновато становилось по ночам: одна в огромной пустой квартире, да и весь этот мрачный старый дом кажется пустым…
Ольга Воронцова появилась через неделю. Однажды утром Лиза услышала, как кто-то включил воду в ванной; потом простучали каблуки в коридоре, зашелестела бумага на кухне. Она торопливо оделась и вышла из комнаты.
На кухне у стола с заплесневевшей посудой стояла молодая женщина — кажется, чуть постарше Лизы — и разворачивала что-то, завернутое в засаленную газету. Она была довольно красива, но Лиза тут же отметила про себя, что таких женщин она не видала с новополоцких времен: слишком уж вульгарно была накрашена соседка, слишком небрежно одета — темные потные круги виднелись под мышками, темнели корни отросших, крашенных в бело-желтый цвет волос…
— Жарища какая, — сказала соседка, оборачиваясь на звук Лизиных шагов. — Жарища, пылища, а только еще май начался! Ты, наверно, жиличка, в Иркиной комнате живешь? Тебя как звать? — И, не дожидаясь ответа, женщина продолжала: — А я Ольга, соседка.
— Да, мне Тамара Сергеевна говорила, — сказала Лиза. — Только я не знала, куда ты девалась. Меня Лизой зовут.
— Да были дела кое-какие, — неопределенно повела плечами Ольга. — Отдохнула недельку… Сейчас к начальству пойду объясняться — откроют рот. Я ведь дворничихой тут, — объяснила она. — А ты ничего… — Ольга окинула Лизу оценивающим взглядом. — Юбочка какая… Где купила?
— Так, портной один сшил знакомый, — ответила Лиза.
Не объяснять же Ольге, что юбку шили в Доме моделей самого Никиты Берсенева…
— Ладно, потом поговорим, — сказала Ольга. — Тороплюсь сейчас. Я вечером дома буду сегодня. Слушай, — неожиданно спросила она, — а пива у тебя нет?
— Нет, — ответила Лиза, слегка удивившись.
— Башка болит-отваливается, — объяснила Ольга. — Ринат, сволочь, сэкономил на водке, взял дряни какой-то — а я мучайся теперь. Ну ладно, до вечера!
И, торопливо вытерев руки о газету, она вышла из кухни. «Такая, значит, соседка, — подумала Лиза. — Что ж, выбирать не приходится».
Лиза вернулась к себе в комнату, присела у стола. На столе лежала открытая косметичка, и Лиза машинально достала из нее зеркальце.
Никогда прежде она не рассматривала себя с таким непонятным чувством: во взгляде ее была безнадежность. Нет, она не казалась самой себе ни постаревшей, ни подурневшей — странно было бы, если бы такие мысли посещали ее в двадцать один год. Ее большие зеленые глаза были все так же широко открыты, и взгляд по-прежнему казался удивленным — хотя мало что могло бы удивить ее теперь. И легкие светло-пепельные пряди, свивающиеся в прозрачные завитки, по-прежнему придавали ей сходство с нежной бабочкой, присевшей на цветок.