— Попросите у государя меховой плащ, — посоветовал Шани. — Думаю, он пойдет вам навстречу.
Дина хотела было ответить, но только кивнула и отошла в сторону. Служки завершили перемену блюд — по причине поста еда предлагалась очень маленькими порциями и весьма заурядная; впрочем Луш не стал бы раскошеливаться и в мясоед: тем паче, что гости пришли поздравлять государя с праздником, а не набивать брюхо за счет казны. Шани протянул руку к бокалу, в котором кравчие уже обновили вино, успел удивиться, почему так дрожат пальцы, а потом стало темно и холодно.
Он пришел в себя довольно скоро и снова удивился холоду и темноте. Пронизывающая до костей стужа, впрочем, объяснялась довольно легко: не все помещения дворца отапливались, а шеф-инквизитора наверняка сочли перепившим дармового вина и перенесли в нетопленые покои, чтобы протрезвел. С темнотой тоже все было понятно: экстракт фумта вызывает временную потерю зрения; если же его было много — то паралич и последующую остановку сердца. Шани попробовал пошевелить рукой, и это удалось — он нащупал жесткое одеяло с торчащими толстыми нитями. Значит, либо ему повезло, и дозировка фумта была маленькой, либо сработало стабильно принимаемое им противоядие (он никогда не испытывал иллюзий по поводу того, на какой должности находится, с кем вынужден работать и что за люди его окружают), либо…
— Не шевелитесь, — донесся из темноты голос Дины. — Вы очень слабы, ваша бдительность.
— Сучка, — прошептал Шани. Губы и язык едва слушались. — Тварь… Ты меня отравила.
Теперь ему были понятны все эти переглядки рыжей дряни с Лушем, вот только где и в чем он умудрился перейти государю дорогу? Или дело не в нем лично, а в той выгоде, которую Луш получит из трагической смерти молодого шеф-инквизитора прогрессивных взглядов?
— Не разговаривайте, ваша бдительность, — посоветовала Дина и ее тонкая прохладная ладонь легла на лоб Шани. — Берегите силы. Не разговаривайте.
Разговаривать он пока и не собирался.
Когда-то давным-давно на Земле Саша Торнвальд занимался боевыми искусствами нового поколения, все действия которых вбивались буквально на подкорку и не требовали особенных силовых затрат. Делай раз, делай два, делай три — и вот уже Дина скулит от боли, будучи заброшенной на кровать и вжатой лицом в покрывало, искренне не понимая, как это находящийся при смерти человек умудрился ее скрутить, словно игрушку. Скорее всего, после таких акробатических экзерсисов у нее перелом запястья и вывих плеча. Неприятно, но что поделать…
— Вы думаете, я не бью женщин? — сказал Шани по-русски. — Очень даже бью.
Он пошарил перед собой: все правильно, архитекторша лежит лицом вниз, и его пальцы путаются в дорогом парике. Шани сдернул парик и швырнул в сторону; Дина мычала от боли. Поудобнее устроившись среди растрепанных покрывал и простыней, Шани перевернул девушку и тотчас же зажал ей рот ладонью, пока ее крики не привлекли сюда всю охрану дворца. На него снова накатила волна слабости; Шани закусил губу, чтобы не потерять сознание. Проклятый фумт, истребить бы его пестицидами, как сделали на Земле с марихуаной…
Дина плакала.
— Не нужно этого, девочка, — ласково посоветовал Шани. — Береги силы. И отвечай максимально честно, это в твоих интересах. Это Луш поручил тебе меня отравить?
Он убрал ладонь, и Дина зашлась в рыданиях. Шани похлопал по ее плечу, сжал запястье — нет, обошлось без переломов. Везучая. Обычно бывает намного хуже.
— Я повторяю вопрос, — промолвил он, надавливая на болевую точку над ключицей: — Это Луш поручил тебе меня отравить?
— Я не травила вас, — прошептала девушка, всхлипывая. — Государь просто поручил мне выпить с вами вина, которое подаст пятый кравчий…
На всякий случай Шани надавил болевую точку посильнее. Девушка взвизгнула.
— Я не знала, что там яд! Клянусь вам…
Зрение по-прежнему не возвращалось, да вдобавок Шани еще и начало тошнить. Похоже, архитекторша говорит искренне; в любом случае, у него пока слишком мало информации о случившемся. Он соскользнул с кровати и выпрямился; пол закачался под ногами, но Шани сумел устоять.
— Вставай, — приказал он. — Вставай и помоги мне.
Девушка завозилась, пытясь подняться. Шани слушал шорох ткани, шелест надеваемого парика; сердце бухало в груди так, словно пыталось вырваться на волю и сбежать. Грустно будет, если я сейчас умру, подумал Шани, очень грустно… Главное, непонятно, почему, и какую выгоду получат от моей безвременной кончины. Дина взяла его за руку. Пожалуй, она действительно не врет…
— Больно? — спросил Шани. Девушка всхлипнула.
— Больно… — едва слышно ответила она. Шани ухмыльнулся.
— Мне тоже. Если буду падать — а я буду — не пытайся меня подхватить. Не удержишь. Что это за комната?
— Красная спальня, — сказала Дина. Точно, подумал Шани, мог бы и сам догадаться. Недалеко от пиршественного зала и холодно, словно в морозильнике.
— Сейчас мы медленно выходим отсюда. Если получится, то спускаемся по лестнице, ты грузишь меня в карету, и я очень быстро отправляюсь домой, — во рту словно еж ощетинился тысячей ледяных игл; Шани болезненно сглотнул и продолжал: — Может получиться так, что на лестнице охрана откроет по нам огонь на поражение…
Дина охнула. Шани очень основательно качнуло. Не терять сознание, говорил он себе, ни в коем случае не терять сознание. Тьма перед ним становилась еще гуще, еще непроницаемей, щетинилась стволами аальхарнских пистолей и обещала очень крупные неприятности. Шани почувствовал, что его трясет.
— Так вот… если это случится, то падай и закрывай голову руками. И не думай обо мне.
Я упаду рядом, изрешеченный пулями по приказу государя, подумал Шани, но вслух не сказал. Дина сжала его руку.
— Я поняла, — сказала она, и Шани вдруг почувствовал, что она плачет, но уже не от боли.
Несколько шагов до двери дались ему с трудом, дальше стало легче. В коридоре было тихо и пусто, но впереди слышались голоса. Шани прислушался, но ничего не смог разобрать.
— Рука болит? — спросил он. Дина шмыгнула носом. Впереди послышались шаги — к ним шла группа людей, явно хорошо вооруженных и готовых нашпиговать свинцом всех, кто встретится им на пути. Все равно я не смогу их увидеть, подумал Шани, а жаль… И вообще умирать жаль…
А затем голос государя воскликнул:
— Заступник милосердный! Ваша бдительность…
И Шани свалился на паркет, потеряв сознание.
Когда он пришел в себя, то с нескрываемой радостью обнаружил, что зрение к нему вернулось. Шани лежал на знакомой кровати в Красной спальне, только сейчас в камин удосужились положить поленья, и в помещении было тепло. Олек хлопотал возле стола, вынимая из своей сумки всяческие травы и порошки и смешивая их в каменной чашке (Шани искренне надеялся, что в снадобье не пойдут ни толченый рог единорога, ни растертая в порошок кожа жабсов с Гнилых болот, ни прочие приятные снадобья), а в кресле в углу сидел государь лично. В неярком свете тонких свечей его лицо выглядело неприятно-зловещим. На банкетке возле кровати обнаружилась Дина, с болезненной гримасой потиравшая плечо, а возле дверей топтался главный караульничий дворца Шух, пузатый коротконогий крепыш, которому кто-то успел засветить фонарь под правым глазом.
— Олек, я не буду пить эту гадость, — сморщившись, произнес Шани и сел в кровати. Услышав его голос, Олек встрепенулся и едва не рассыпал все свои смеси, а Шани добавил: — Мне бы воды лучше.
Олек тотчас же бросился к нему с чашкой. Шани стал пить, слушая, как стучат зубы о глиняный край.
— Как вы себя чувствуете, ваша бдительность? — спросил Луш. Шани покосился в его сторону и решил прикинуться дурачком и посмотреть на развитие событий: этот способ никогда его не подводил.
— Вроде бы жив, — осторожно ответил он, отдавая лекарнику чашку. Сразу же стало мутить, но при отравлении фумтом всегда так. — Помню, Олек, мы с вами разговаривали про мой северный акцент, и все… Темнота.
Олек побледнел и отступил в сторону, прекрасно понимая, что именно ему, как человеку имеющему доступ к лекарствам и ядам, сейчас и припишут отравление шеф-инквизитора.
— Хвала Заступнику, вы живы, — проворчал Луш. — А я говорил вам, что ваши прогрессивные взгляды не доведут до добра, — сварливо продолжал он. — Кругом колдуны! Еретики! И эта мерзость пробралась прямо во дворец! — государь бросил гневный взгляд в сторону Шуха. — А вы куда смотрели, Шух?