Тот сделал каменно-непроницаемое лицо и вытянулся во фрунт. Шани подумал, что теперь его можно хоть на ломти нарезать: ни слова не скажет, кроме: виноват, сир! Искуплю, сир!
— Сегодня попытались отравить самого шеф-инквизитора, — продолжал Луш, — причем на государевом балу. Двойная дерзость! Удар и по моей персоне тоже.
Дина бросила на Шани такой взгляд, который можно было толковать одним лишь образом: не выдавайте! Если бы выяснилось, что последний бокал Шани выпил в ее компании, то государеву фаворитку с темным прошлым ждал бы костер и только костер, а до этого — пытки. Шани едва заметно качнул головой. Осталось выяснить, к чему клонит Луш.
— Сир, — сказал Шани, — я полагаю, что в этой сложной ситуации, — еще один спазм тошноты скрутил желудок; пришлось сделать паузу, — вы примете наиболее верное решение.
Он не сразу понял, что Дина стиснула его пальцы и дрожит в ужасе. Если Лушу сейчас захочется избавиться от нее, то чего же проще? Скажет, что видел фаворитку, передающей бокал шеф-инквизитору, а в бокале как раз и был яд. Все. Игра закончена. И, скорее всего, Шани придется допрашивать ее лично…
Что ж, девочка должна была понимать, на что идет. В конце концов, когда-то он ее предупредил.
— Разумеется, у меня есть решение, — произнес Луш. — Для начала найти ту тварь, что пыталась вас убить, Шух этим уже занимается. А еще я собираюсь ужесточить закон о ереси, колдовской и прочей. Вы превосходный специалист, ваша бдительность, вам я полностью доверяю, но вы сами видите, до чего доводят послабления в этом вопросе. Ни-ка-кой, — произнес он вразбивку, — никакой милости к еретикам и ведьмам! Костер и конфискация имущества в казну, невзирая на чины и лица!
Шани едва не расхохотался. Гениально! Государь нашел действительно прекрасный способ залезть в чужие карманы, а владельцы этих карманов протестовать не смогут по причине собственного пребывания в состоянии пепла.
Умница государь. Просто умница. Глубокий эконом.
— Вы приняли прекрасное решение, государь, — произнес Шани, прикидывая, какой знатный вельможа первым будет обвинен в ереси. Скорее всего, какой-нибудь Гиршем — знатных кровей и по богатству соперничавший с государевой фамилией. Вряд ли Луш станет мелочиться и волочить в подвалы инквизиции купцов да мещан, с которых взять можно разве что мешок муки. — Как только я поправлюсь, то сразу же приступлю к исполнению служебных обязанностей. Скорее всего, прямо завтра.
— Похвальное рвение, но не стоит торопиться, стране вы нужны здоровым, — кивнул Луш и повернулся в сторону Шуха. — Вам я предписываю немедленно заняться расследованием. Отыщите того, кто подавал шеф-инквизитору напитки и еду, а уж признание и сообщников из него вытрясут.
Шух вытянулся еще сильнее и выкатил грудь. Смотри, друг, не лопни, подумал Шани. Конечно, пятого кравчего поволокут в допросную, а там он заговорит. Там все говорят, даже глухие, немые и полные идиоты. Если в деле обнаружится ересь — а она обнаружится, ради этого все и затевалось — то беднягу переведут в инквизицию, и там он заговорит еще быстрее и подробнее. И финал его будет, как говорили давным-давно на Земле, немного предсказуем.
Просто еще одна пешка, снятая с доски, подумал Шани. Покосился на Дину — та все еще держала его за руку.
— Вам, Олек, я поручаю в самые краткие сроки поставить шеф-инквизитора на ноги, — продолжал раздавать приказы Луш. — В данной ситуации его работа будет просто неоценима для государства. Ну а вы, девица Сур… — государь посмотрел на Дину, прямо сказать, не слишком добрым взглядом, — пожалуй, оставайтесь сегодня здесь. У вас прекрасно получается быть сестрой милосердия.
Оделив всех наставлениями, государь вышел. Шух пробормотал что-то похожее на пожелания скорейшего выздоровления и едва ли не бегом последовал за владыкой, демонстрируя лихость и скорость выполнения полученных предписаний.
— Олек, на вашем месте я бы уехал, — посоветовал Шани. — Завтра вечером.
— Зачем такая спешка, ваша бдительность? — лекарник аккуратно убрал свои травы и порошки в сумку и передал Дине чашу с питьем. — Давайте шеф-инквизитору этот отвар каждые два часа, по глотку. Хватит как раз до рассвета…, - он снял свои круглые маленькие очки и потер переносицу, сразу став забавным и жалким. — К тому же вы говорили, что не имеете привычки терзать невинных.
— Не имею, — кивнул Шани, — но государь не отличается широтой моих взглядов. Завтра свидетели укажут на вас как на моего непосредственного соседа за столом, а настойка фумта из вашей сумки, которую вы используете для лечения артрита, сослужит вам дурную службу.
Олек криво усмехнулся и развел руками.
— Но вы же знаете, что это не так. В конце концов, я врач… мое дело лечить людей, а не убивать.
Конечно, знаю, святой ты человек, подумал Шани, только теперь в это мало кто поверит.
— Гремучая Бездна, Олек, — произнес он, — почему вы не даете мне спасти вас?
Олек опустил глаза.
— Потому что я верю в то, что невинный не может быть осужден, — спокойно ответил он. — Но если ваша бдительность так настаивает, то я уеду на Запад к сестре. Поселок Сопрушки.
Шани кивнул. Судя по названию, там ни полицией, ни инквизицией даже не пахнет, а при случаях колдовства крестьяне берут дело в свои руки. Что ж, от той каши, что государь начал заваривать в столице, лучше держаться подальше.
— Сопрушки, вот и прекрасно, — сказал Шани. — Думаю, сестра будет рада вас видеть.
На том и распрощались. Когда за Олеком закрылась дверь, Шани обернулся и пристально посмотрел на Дину. Та смущенно опустила глаза. Шани покосился на ее запястье: нет, в самом деле обошлось без перелома.
— Государю ты пока нужна, — сказал он, — иначе сейчас висела бы на двойном колесе книзу головой и давала признательные показания о том, как в преступном сговоре травила шеф-инквизитора и продавала душу силам Зла, — длинная фраза далась с трудом, в горле мигом вздыбился всеми иголками знакомый еж. Дина быстро подала Шани чашу, и он отпил положенный глоток. Вопреки его опасениям, сушеные жабсы не входили в состав напитка — обычные травы, причем очень хорошая смесь. — С самого утра отправляйся на строительство храма и сиди там безвылазно.
— Я так и так собиралась уезжать, — сказала Дина. — Дождусь вашего выздоровления и отправлюсь на строительство, — она посмотрела в сторону и поежилась. — Как же там все-таки холодно…
— Возьми у Олека настойку от бронхита, — посоветовал Шани, — и одевайся теплее. На Сирых равнинах неженкам не место.
— Да, там ветра… — вздохнула Дина и завозилась, усаживаясь поудобнее. — Вы отдыхайте, вам надо поправляться.
— Что ж, лекарников надо слушаться, — усмехнулся Шани, откидываясь на подушки. С улицы донесся переливчатый звон главных часов столицы: наступила полночь. Горожане завершали вечернюю молитву постного дня и ложились спать. Интересно, какое время суток сейчас на Земле? Может быть, утро, и граждане Гармонии идут на работу во славу идеального общества и Президента, а может быть, поздний вечер, и земляне, в точности так же, как и жители Аальхарна, ложатся в кровати, любят друг друга, читают книги на сон грядущий. На сон грядущий…
Шани снилось, что он едет на костлявой лошади по заснеженному полю. Торчащие из-под снега стебли засохших растений тоскливо поскрипывали, ветер волок по насту белую крошку, и небо висело так низко, словно собиралось царапнуть Шани по макушке разлохмаченными темными тучами. Было очень холодно; Шани осмотрел себя и обнаружил, что почему-то одет в темно-зеленый камзол старшего офицера внутренних войск. На боку красовалась дыра, и камзол там был черным от крови. Но сам он не был ранен и не знал, с кого и почему снял эту одежду.
Ему было страшно, как никогда в жизни. Даже тогда, когда за ним захлопнулись двери камеры, ведущей в Туннель, он так не боялся. Теперь же это был действительно смертный ужас, от которого переставало биться сердце.