Руфус Донахью был горячим сторонником демократических свобод, но в данном случае считал, что сокрытие от народа истины не есть зло. Бретт Гейслер всецело разделял это мнение.
Где-то через неделю после того, как Бретт стал частью отдела "Лямбда", наставник предложил ему изящный и элегантный способ сообщить Уильямсам об исчезновении Терри. Этот способ одновременно преподносил горькую правду и вместе с тем давал надежду на то, что с Терри всё хорошо.
- Позвони им и скажи, что Терри ты не нашёл. Не нашёл живого, но и мёртвого тоже не нашёл. Не говори прямо, что, дескать, всё возможно, иначе это будет ложью, но сделай так, чтобы они сами пришли к этой мысли. Им так будет легче переживать утрату, уж поверь мне, друг мой. А ещё скажи, что ушёл из армии и устроился в АНБ. Типа рассчитываешь, что работа в АНБ позволит тебе однажды узнать всю правду о судьбе кузена.
Так Бретт и сделал, слушая в трубке приглушённые рыдания Уильямсов и охи да ахи своих стариков. Те и подумать не могли, что их сын так неожиданно бросит армию.
Бретт ответил коротко:
- Всё это ради Терри. - И это было чистой правдой. Он действительно уничтожал имаго, чтобы поквитаться за Терри и за многие сотни и тысячи других людей, исчезнувших в пастях ночных монстров.
Старики прониклись поступком Бретта и неважно, какого мнения они при этом были о Терри.
- Я горжусь тобой, сын, - сказал мистер Гейслер-старший дрожащим голосом. - Чёрт побери, мой мальчик, как же я тобой горжусь!
После этого звонка Бретт редко задумывался о близких, о семье, об оставшихся в "Дельте" друзьях. Той ночью в переулке для него началась новая жизнь и в этой новой жизни всё завертелось слишком быстро. Новая работа, уйма новой и невероятной информации, знания и тайны, от которых можно было очуметь. А если он и задумывался о былом и о людях, которые были ему небезразличны, то как о чём-то далёком, что навсегда осталось позади, как предыдущие воплощения в бесконечном колесе сансары. Вся его жизнедеятельность отныне свелась к одному - поискам и уничтожению имаго.
- Это единственное решение проблемы, друг мой, уж поверь мне! - постоянно повторял старший агент Донахью, словно Бретт мог об этом забыть или вдруг начал сомневаться.
Но Бретт всё помнил и не ведал никаких сомнений, правда воспринимал происходящее как солдат. Враг напал на твою страну и на твой народ, враг, которого невозможно принудить сдаться, потому что само его естество требует человека в качестве пищи. А значит врага нужно уничтожать, всё логично.
Это же касалось и его отстранённости от друзей и семьи. Если враг способен нападать, как на Теслу, то лучше держаться подальше от тех, кто тебе близок и дорог, чтобы они ненароком не стали заложниками твоей работы. Бретт холодел, представляя, как имаго пожирают кого-то из его близких или друзей. С него достаточно было одного Терри Уильямса. По крайней мере, когда имаго решит закусить Бреттом Гейслером, он сумеет дать ему отпор, а вот его друзья и близкие нет.
- Теперь я понимаю, почему уделом каждого агента становится жизнь в одиночестве, - сказал Бретт, когда узнал, что у Руфуса Донахью до сих пор нет ни жены, ни детей и он не планирует их заводить.
- Не в одиночестве, друг мой, а в уединённости, - поправил тот. - Это разные вещи. Пошевели извилинами и ты поймёшь.
Бретт лишь понимал, что как это ни назови, суть не изменится. Не то, чтобы из головорезов "Дельты" получались лучшие в мире семьянины (учитывая характер их работы), всё же такое было возможно. И вот он представил себе следующую картину: он женится на какой-нибудь приличной бабёнке, максимально непохожей на Эшли Адамс, у них родится чудесный малыш или даже не один, и вот как-нибудь вечером они в компании приехавших погостить родителей (допустим, на Рождество) усаживаются все вместе в гостинной перед телевизором, вдруг в воздухе начинает клубиться чернота, которую никто, кроме Бретта не видит, и оттуда вылезает уродливая пасть имаго. Домочадцы ни о чём не подозревают и потому никак не могут понять, на что это в ужасе таращится Бретт и почему орёт не своим голосом. Не имаго, а Бретт и излучатель в его руке пугают семью. Они не двигаются с места, покуда их не окутывает клубящейся чернотой, отчего они мгновенно умирают. Но имаго не пожирает их, оставляет как Теслу - в качестве наглядного примера, в качестве недвусмысленного послания.
После таких мыслей не возникало не только никакого желания заводить семью, но даже просто пригласить армейских друзей пропустить стаканчик. Как бы Бретт мог болтать с ними, шутить и улыбаться, зная, что они всего лишь потенциальное блюдо на шведском столе имаго? Как бы он мог сидеть с ними поздно вечером в баре или гулять с девушкой при свете луны, зная, что в нескольких кварталах от него в это же самое время имаго, возможно, пожирает какого-нибудь обкуренного подростка, идущего домой с тусовки или рисовальщика граффити, залезшего на рекламный щит?
И в разговорах с семьёй и во время дружеских посиделок с бывшими сослуживцами неизбежно всплывает тема работы. У бойцов "Дельты" в меньшей степени, но тем не менее. Что о своей теперешней работе мог бы поведать Бретт? Правду говорить было запрещено, пришлось бы врать или отмалчиваться. С каждым днём, с каждым годом враньё бы множилось и он бы в конце концов сам в нём запутался. К тому же практика показывает, что друзья и родные зачастую воспринимают чью-то постоянную ложь как предательство. Начинаются ссоры, ругань, раздоры... Да и постоянное молчание не улучшает отношений.
Бретт внутренне смирился с тем, что отныне и на неопределённый срок единственным спутником его жизни будет Руфус Донахью, так же, как у Руфуса - Бретт Гейслер. Смирился он и с тем, что однажды имаго, возможно, его убьют. Это его не особо волновало. Боевая закалка приучила Бретта относиться к возможной гибели философски. Убьют значит убьют. Раз прикосновение имаго убивает мгновенно, то чего ж бояться? И хоть в "Дельте" учили терпеть боль и пытки, всё же смерть страшна, когда длится долго и мучительно, когда жизнь с кровью и болью выдавливается из тебя по капле, причиняя неописуемые страдания. К чести имаго, они не заставляли свои жертвы страдать.