- Не забывай, говоря о гусеницах и бабочках, я нарочно утрировал, для лучшей наглядности - напомнил Руфус Донахью. - Разумеется, доказательства у нас есть. Думаешь, я бы стал пудрить тебе мозги, если б это было не так? Мы всё-таки не гусеницы и у нас есть надёжный способ видеть имаго. Хотя бы частично. Но прежде я бы хотел закончить сравнение с бабочками и гусеницами, чтобы уж поставить окончательную точку в этом непростом и нелёгком разговоре.
Допустим, гусеница сидит на земле и жуёт травинку. Ей ведь невдомёк, что где-то высоко порхает бабочка и опыляет цветы - её взрослая форма, которой доступна параллельная воздушная вселенная. Так и людям невдомёк, что где-то в недоступном нам четвёртом измерении обитают имаго и что-то там делают.
- Они делают не "что-то", - хмыкнул Бретт. - Они людей едят.
- До этого мы ещё дойдём, друг мой, не волнуйся. Прежде я хочу сказать, что гусеница в ряде случаев может соприкоснуться с этим недоступным для неё миром по воле независящих от неё обстоятельств. Допустим, она повисает на шёлковой нити, чтобы окуклиться и "умереть", но вместо "смерти" её подхватывает сильный порыв ветра и несёт по воздуху, по этой параллельной вселенной.
Для нас таковым обстоятельством, независящим от нашей воли, является смертельное ранение затылочных долей. А когда врачи нас спасают, мы вместо смерти обретаем "травму прозрения" и можем видеть имаго, когда те приходят потрапезничать.
В реальности, даже если гусеница видит, как перед её глазами бабочка садится на цветок и опускает в него свой хоботок, она не понимает сути явления. Она не пьёт нектар и у неё нет хоботка. Но мы-то не гусеницы, у нас есть разум и мы, хоть и не едим сами людей, способны при виде имаго понять, зачем они здесь и какова их роль.
Гусеница, как я уже говорил, это вредное и примитивное существо, а бабочка - наоборот. С людьми же всё не так. Мы имеем все основания считать себя прекрасными существами, несмотря на все наши войны, криминальные разборки, коррупцию, убогие теле-шоу, религиозный фанатизм и прочую дрянь. Всё-таки помимо этого мы создали множество прекрасных и полезных вещей. Мы пишем умные книги, снимаем интересные фильмы, сочиняем красивую музыку, летаем в космос, развиваем искусства и науку, совершенствуем медицину, создаём продвинутые технологии... А имаго, как ты правильно заметил, просто едят людей.
Может быть - может быть! - в своей вселенной они тоже создают что-то величественное и прекрасное. Может быть - может быть! - у них друг с другом прекрасные взаимоотношения и им тоже известны дружба, любовь и преданность. Но! Этого всего мы не видим. А что мы видим?
- Что они всего лишь едят людей, - ответил Бретт.
- Верно, друг мой. То есть получается, что мы - это насекомые наоборот. У нас личиночные формы лучше, красивее, полезнее и достойнее взрослых. Поэтому я и говорил, что качественную оценку в отношении нас с имаго следует поменять на обратную.
Ещё насекомым повезло в том смысле, что взрослые особи не питаются собственными же личинками. Они могут есть личинок, но только какого-нибудь другого вида. К примеру, на тех же бабочкиных гусениц с удовольствием охотится оса-наездник. На бабочкиных, но не на своих же!
Старший агент отодвинул тарелку и с облегчением откинулся на подушку. Бретту не хотелось верить во всю эту чушь, но он понимал, что напарник скорее всего и впрямь не стал бы пудрить ему мозги - разве что ненарочно. Не удивительно, что такую информацию держат в секрете даже от начинающих сотрудников отдела, не говоря уже про широкую общественность. Паника и ужас охватили бы человечество, просто узнай оно о существовании имаго, но настоящее безумие началось бы после того, как людям сообщили бы, что имаго - это их собственная взрослая форма.
- Воздух, среда обитания бабочек, - снова заговорил агент Донахью, блаженно закрыв глаза, - населена не ими одними. Там ещё летают птицы и насекомые-хищники, которые не прочь полакомиться мясистой гусеницей. Как воспринимала бы гипотетическая разумная гусеница их нападение на себя? Из той вселенной, куда ей нет доступа, вдруг материализуется птичий клюв - нечто острое и коническое, за чем маячит некая неясная крупная масса, во много раз превосходящая гусеницу. Или жало осы: что-то острое вдруг вонзается в тебя и ты замираешь навеки.
Если не воспринимать какую-то стихию, какую-то среду, или дополнительное пространственное измерение, тогда появление чего-либо или кого-либо оттуда будет восприниматься как возникновение чего-то (или кого-то) словно из ниоткуда.
Те, кто ест гусениц, не принадлежат к их виду. Не так обидно стать жертвой или добычей природного хищника - таков естественный порядок вещей, с которым мы можем примириться. Когда в джунглях на тебя нападает дикий тигр, ты чувствуешь страх и обречённость, но не обиду, ибо чего же обижаться на голодного зверя, которому ты попался в лапы? Тебя одолевает нежелание умирать, а не чувство несправедливости.
Имаго же полностью выпадают из этой схемы. Ни один человек с "травмой прозрения" ни разу не видел, чтобы имаго поедали рыб, лягушек, крокодилов, лошадей, кальмаров или кенгуру. Иногда, очень-очень редко, они с какой-то целью убивают и непостижимым образом мгновенно обескровливают домашний скот. Гипотез на этот счёт две: либо у имаго такая забава, типа нашей корриды, либо, раз они всё-таки разумны, они проводят какие-то свои опыты и эксперименты, суть которых нам не ясна. Полоумные сторонники теории заговора винят во всём инопланетян или сказочную чупакабру, но, увы, это не инопланетяне и не чупакабра. Это всего лишь имаго, монстры из ночных кошмаров.
Один из наших мыслителей, чрезмерно отягощённый оптимизмом или же начитавшийся комиксов про вампиров, высказал гипотезу о том, что имаго, дескать, собирают кровь домашнего скота, чтобы исследовать его свойства и понять, можно ли им перейти на животных. Якобы им самим неприятно, что они вынуждены есть людей, вот они и подыскивают нам замену.
- Красивая идея, - сказал Бретт.
- Красивая, - невесело усмехнулся Руфус Донахью. - Только абсолютно беспочвенная. Гораздо логичнее предположить, что кровь - это некое дополнение к рациону. Как, допустим, мы поливаем блюда соусом или позволяем себе перед основным блюдом аперитив.
- Раз я теперь полноправный агент, значит у меня есть доступ ко всем архивам отдела? - осторожно начал Бретт.