– О, нет, миледи! – испуганно воскликнула Романова, беспомощно оглядываясь на своих приятелей, но те, кажется, на этот раз не проявляли ни малейшего желания её спасать. – Я же совсем не знаю, как это… Да не умею я! Опозорюсь!
– Поверь, моя дорогая, едва ты встанешь в круг, ты сердцем поймёшь, что следует делать! В этом танце учувствуют все женщины, пришедшие на праздник. Все! Без исключения. И каждая чувствует этот ритм. Это в нашей душе – часть той неведомой силы, что каждую из нас связывает с Великой Матерью, сила рождения и смерти, сила любви и созидания, которая правит миром. Женская сущность. Ведь каждая из нас дочь Благословенной, и в каждой из нас есть немного магии. Ты услышишь её голос в своей душе, и он направит тебя. Идём!
Наир ободряюще улыбнулся. И Настя робко последовала за Лиэлид, легко проскальзывая сквозь толпу гостей.
– Да, в каждой из них есть магия… Но в некоторых исключительно для того, чтобы творить жуткие заклятия и варить ядовитые зелья. А ещё превращать мужиков в послушных баранов… – долетел им в спину запоздалый комментарий Эливерта.
***
– Танец во славу Великой Матери! – провозгласила Лиэлид.
И мужчины отступили к стенам, словно их смыло прибрежной волной, предоставив центр праздничного зала выстроившимся в круг дамам.
Музыка смолкла.
И в наступившей торжественной тишине неожиданно звонко и нечеловечески прекрасно прозвенел чистый высокий голос. Настя в потрясении искала источник звука. И увидела, что в центр зала, закрыв глаза и подняв руки к сводам, изукрашенным гирляндами белых роз, вышла Инсфирь. Это её голос пронзил ночную тишь Жемчужных Садов.
В песни её не было слов, лишь сочетание удивительных звуков, странных и прекрасных одновременно. Настя и не представляла, что человеческое существо способно петь так, что бы в мелодии сливались трели птиц и отзвуки дождей, шёпот ветра и шелест ночи. Впрочем, ведь Инсфирь и не была человеческим существом.
Протяжная и светлая нота перешла в ритмичный напев, и тут уж осторожно, и пока ещё негромко, вступили молчавшие до той поры музыканты.
И началась Великая Мистерия!
Танцовщицы потекли неспешной рекой, выстраивая странные узоры своего хоровода. Они попарно, словно играя в «ручеёк», сходились в центре, в танце кланялись Инсфирь, а та по-прежнему продолжала не то песнь, не то какое-то магическое заклинание. Она, по-видимому, отождествляла собой воплощение Великой Матери.
Лиэлид была права: Настя без труда подстроилась под общее движение танца. Что-то мистическое открылось ей в эту ночь, в эти волшебные мгновения. И голос Инсфирь отдавался эхом в самой глубине души, электрическим током струился по позвоночнику, пульсировал в сердце и венах, становясь частью её крови, её дыхания. И что-то дикое, первобытное и могущественное пробуждалось внутри.
Радость, шальная и светлая, как детское бесстрашие, охватила Рыжую. Её переполняла свобода и лёгкость. И в неистовом кружении танца Настя вдруг ощутила себя самой прекрасной из дочерей Матери Земли, ощутила в полной мере свою силу, соблазнительность, величие и женскую мудрость.
И судя по тому, как сияли глаза танцующих рядом, их тоже охватили подобные чувства.
На какой-то краткий миг Рыжая успела заметить зачарованные взгляды мужчин, что наблюдали за их танцем. У Насти по спине мурашки пробежали – она представила себя танцовщицей в султанском гареме. Но мысли эти отступили очень быстро. Танец-мистерия заставлял позабыть обо всём.
Инсфирь продолжала околдовывать таинственной мелодией, её голос завораживал, как песня сирен, что заманивали спешащего на родную Итаку Одиссея, дабы он навеки остался с ними на дне морском. И теперь Настя решила, что в своём безудержном веселье они скорее похожи на собравшихся на шабаш ведьм.
Великая Мистерия праздника затягивала, кружила голову, и прекрасные девы, похожие на лесных нимф, отдавались без остатка этому феерическому ритуалу, забывая о мире вокруг.
Но мир не забывал о них…
Звёзды заглядывали в окна, цветы в саду тянулись к сияющим огням, стремясь быть поближе к волшебству этой ночи. Но главными свидетелями чудесного превращения обычных женщин в прекрасных чаровниц стали гости миледи Лиэлид.
О, как горели глаза мужчин, в восхищении смотревших на танцующих!
– Великий Небесный! – почти простонал Эливерт. – Да, друг мой Наир, только ради одного этого зрелища стоило притащить сюда свой зад. Глаз не оторвать! Прекрасны все, без исключения! Даже те, что казались дурнушками, преобразились в один миг. Словно бабочки порхают. Провалиться мне в Лидонское ущелье, если есть на свете что-то прекраснее этого танца!