– Ага, ты тоже это подметила! – победоносно улыбнулся атаман. – Только наш наивный друг Ушастик не замечает очевидного.
– А в чём загвоздка с песней? – шёпотом продолжала Романова.
– Ну, знаешь… Я был однажды свидетелем того, как он эту балладу поёт. Это… Понимаешь, у лэмаяр особый слух, особый талант к музыке. Особенно у полукровок. Они поют душой, сердцем. Словно пропускают слова через себя. Не знаю, как это объяснить – слышать надо. Это как душу перед всем честным народом наизнанку вывернуть и дать всякому там своими грязными ручонками покопаться. А тут ещё что-то личное есть... Не может он эту песню без слёз петь. И она (змеюка!) это знает. И нарочно хочет, чтоб все видели слёзы Героя. Унизить хочет – обидел рыцарь её своей непочтительностью.
– Ты опять готов в Лиэлид чудовище усмотреть. Она же сказала, что хочет заключить мир…
***
– Милорды и миледи, мои драгоценные гости, – звонкий голос Лиэлид заставил Настю отвлечься, – с превеликой радостью хочу вам представить моего дорогого друга, Второго рыцаря Его Величества, героя Битвы при Эсендаре, милорда Кайла Северянина. Он прибыл сюда по поручению нашего милостивого короля Кенвила ар Лоннвина, как его поверенный, дабы от имени его величества поздравить всех собравшихся здесь с наступающим праздником Девятизвездья. И милорд Кайл желает подарить вам песню. Он исполнит для вас прекрасную и очень трогательную военную балладу. Надеюсь, она придётся вам по душе. Итак, милорд Кайл и его песня – «Прощание с матерью»!
– Ищет способ помириться? – полукровка скрежетнул зубами, одарив своего внезапно замолкнувшего приятеля весьма красноречивым взглядом. – Считай, она уже нашла его! А что если я теперь не стану петь? Что она будет делать, хотелось бы мне знать?
– Кайл! – словно извиняясь, бросил ему вслед Первый рыцарь.
Но тот, не слушая уже никого, твёрдым шагом направился к возвышению, где сияла лучезарная Лиэлид. Люди расступались перед ним, смотрели вслед с нескрываемым любопытством. Он шёл спокойно, с равнодушием взирая по сторонам.
Но Насте казалось почему-то, что в этом ледяном спокойствии есть что-то от безнадёжного отчаяния, с которым обречённый на смерть шагает по гулкому настилу эшафота. Она не могла отвести от него взгляда…
– Вот ведь стерва! – выругался Эливерт.
Настя поглядела на него в странном недоумении. Она хотела сказать что-то, но так и не нашлась что…
Промолчала, только взяла Эливерта под руку, придвинулась ближе, словно ища поддержки. Он понял это, сжал крепче её ладонь, но она всё равно вздрогнула, когда раздались первые аккорды…
Они упали в душу, как первые холодные капли дождя на разгорячённую летним зноем кожу. И что-то внутри отзывалось на каждый звук, сладостно и мучительно, словно кто-то натянул струны в груди, и теперь они звенели, дрожали в такт музыке, порождая сладкоголосое эхо.
Теперь Настя понимала, о чём говорил Эл – особый талант лэмаяр!
Так, наверное, ангелы в раю поют… Куда там Деандру, со всем его талантом!
Кайл пел от души. Нет, даже не так. Кайл пел душой!
Где-то в глубине его загадочного, странного сердца рождались эти светлые и горькие, как вечное одиночество, звуки. Настя видела, как тяжело ему даётся каждое слово, словно он по капле расточает саму душу. И этот дивный блеск в глазах…
Это слёзы!
Сердце Насти переполняло сочувствие и… любовь! Да, в этом миг она любила всем своим существом этого удивительного незнакомца с глазами синими, как небо. И ей так хотелось схватить его за руку и увести прочь. Сбежать вместе с ним подальше из этого зала, ставшего вдруг слишком тесным и душным, скрыться где-нибудь в тёмном уголке сада, благоухающего ароматами ночи. Где нет этих чужих, бездушных, ненасытных глаз, и он будет петь свои дивные песни только для неё, для неё одной.
Такое ребяческое, эгоистичное желание. Но сколь заманчивое!
Впрочем, сейчас, к её величайшему огорчению, Северянину не было дела до Рыжей. Он, казалось, пел, не замечая ничего вокруг. Словно мир исчез, и осталась только музыка, и нечеловеческая скорбь…
Не надо слёз, родная, не грусти!
Ты не заметила, как дети подросли…
Беспечные мальчишки – те, которых опекала,
Надев доспехи, заточив мечи,
Уходят прочь, на рубежи войны –
Испить геройства и бессмертной славы.
Уже не спрячешь их за хрупкими плечами,
В своих объятьях нежных не спасёшь.