Вернувшись на кожаное сиденье своей машины, Сталин задумался об источнике этой тревоги. Он многих подозревал в измене и считал, что многие могут желать его смерти, он многих ненавидел (например, всех кулаков как класс), но здесь явно дело было в другом. Обычно страх придавал ему силы, становясь поводом для уничтожения того или иного человека, деревни или целого класса. Однако с маленьким пекарем все обстояло иначе — он чувствовал себя парализованным.
Вернувшись в Кремль и отпустив охрану, Сталин принялся метаться из комнаты в комнату, задирая ноги, хлопая руками, как птица, и повторяя: «Боже мой! Боже мой! Боже мой!» Потом он забился в угол и начал кричать, колотя себя рукой по виску: «Прекрати! Прекрати! Прекрати!» Затем он сел за стол и написал приказ главе НКВД Ягоде, чтобы тот арестовал и выслал в лагеря весь трудовой коллектив пекарни, расположенной рядом с Ленинградским вокзалом. Однако не успел он отправить приказ по внутренней почте, как перед его глазами снова возник образ И. М. Востерова.
Страх накатил с еще большей силой. Сталин сполз с кресла на пол и в течение нескольких минут лежал, глядя на кружащийся потолок, что наконец дало ему возможность осмотреть нижнюю часть столешницы и проверить, нет ли там микрофонов. Через некоторое время Сталину удалось снова сесть за стол, и он дрожащей рукой дописал: «За исключением пекаря третьего разряда товарища И. М. Востерова».
И тем не менее на протяжении последующих нескольких недель Сталина то и дело посещали воспоминания об И. М. Востерове, каждый раз вызывая в нем чувство невыносимой тревоги. Он утешал себя мыслью о том, что больше его никогда не увидит; и действительно, мог ли скромный пекарь надеяться на то, что ему еще когда–либо удастся встретиться с генеральным секретарем Коммунистической партии Советского Союза Иосифом Сталиным?
Мало–помалу он все больше времени начал посвящать подготовке к XVI съезду партии, и страх начал отступать.
И вот когда Сталин вышел на трибуну огромного зала, чтобы объявить XVI съезд партии открытым, он увидел во втором ряду, среди узбеков, таджиков и казахов в цветастых национальных костюмах, вставших вместе с остальными тысячами делегатов со всех концов обширной советской империи, чтобы поприветствовать генерального секретаря, улыбающегося и вспотевшего от возбуждения И. М. Востерова, хлопавшего в ладоши, как колибри крыльями.
Сталин сразу же его заметил, как сразу замечают змей или свернутые шланги, которые могут оказаться змеями, те, кто их боится, ибо страх заставляет видеть то, на что другие и внимания–то не обращают.
Сталин впился глазами в И. М. Востерова. Страх наделил его даром видеть Востеровых повсюду: он различил бы маленького пекаря и среди десятка миллионов делегатов, даже если бы тот был за километр от него в самом конце зала, даже если бы он натянул на себя казацкую папаху или защитные очки сварщика. Навалившийся ужас заставил Сталина отшатнуться в сторону, и он удержался на ногах лишь потому, что успел схватиться за украшенную серпом и молотом трибуну в центре сцены. Что этот мерзавец здесь делал?
А произошло следующее. Когда И. М. Востеров пришел на работу на следующий день после мимолетного посещения пекарни генеральным секретарем, он с удивлением обнаружил, что кроме него в огромном гулком здании никого нет. Естественно, он не стал об этом никому рассказывать и не стал никого искать. Какой смысл сообщать властям об исчезновении людей, если за эти исчезновения ответственны сами власти. Считалось, что если люди исчезали, то на это были веские причины: нельзя было усомниться в том, что власти под руководством великого кормчего товарища Иосифа Сталина не знают, что делают; хотя порой было нелегко понять причины их действий, не говоря уже о том, какие уроки из них предполагалось извлечь. Поэтому И. М. Востеров взялся в одиночку печь хлеб, и каким–то образом ленивое стадо русского населения вполне удовлетворилось гораздо меньшим количеством выпущенной продукции. Только с женой Иван Востеров мог говорить откровенно. Выполнив свою индивидуальную норму и вычтя из своего жалованья пятьдесят копеек за опоздание, он вернулся домой и рассказал жене об исчезновении всего трудового коллектива.