Да, война не стала абстрактным явлением. Она требовала человеческих жертв и получала их. Человек пасовал перед техникой, не мог обороняться от нее. Но признаться в этом - значило поставить под сомнение основу основ: каждая из сторон считала войну праведной и собиралась воевать "до победного конца", каким бы он ни был!
И вот у нас придумали "всеобщую оборону", которая создавала видимость причастности людей к судьбам войны.
От мала до велика маршировали (в тридцатом-то веке!), устраивали учебные тревоги, распыляли мишени в тирах, состязаясь с импьютерами.
"Всеобщая оборона" имела символическое значение. Да и вся наша система зиждилась на символах, атрибутах и лозунгах. Они подогревали энтузиазм. Надо признать, что долгие годы его удавалось поддерживать на точке кипения. И только благодаря Ему, Отцу всех планет и галактик, в чей гений слепо верили не только мы, дети, но и взрослые, даже многие чернопланетники.
Я не ошибся, думая, что проживу без родителей. Обо мне позаботился Он, так сказали в интернате, где я провел пять дет.
Из этого времени запомнились, главным образом, военные игры, бравурная музыка, под которую мы печатали шаг, торжественная присяга ("Я, юный гражданин Великой галактики, перед лицом своих товарищей клянусь, что никогда не... " далее следовал перечень запретов).
Мы уничтожали, разумеется, на дисплеях имитаторов, полчища вражеских дисколетов, десантировались на Кривые миры, до того омерзительные, что взрывать их доставляло удовольствие. Таким было мое "счастливое детство".
Сейчас я беру эти слова в кавычки. Но правомерно ли? Разве я не был по-своему счастлив? Да и что такое счастье, может быть, счастлив тот, кто в него верит?
Другого детства никто из нас не знал, сравнивать было не с чем!
В детстве и даже юности я искренне считал, что только мы, живущие под крылом Отца всех планет и галактик, по-настоящему свободны. Я ненавидел (или думал, что ненавижу) Кривые миры и населявших их монстров, был готов, став взрослым, исполнить свой интерпланетный долг: помочь (конечно же, силой оружия!) этим чудовищам обрести свободу. Им ничего другого не останется, ибо свобода - осознанная необходимость.
* * *
Познакомились мы с Леном при довольно странных обстоятельствах. Я в то время учился на круге практической космогонии, Лен - на импьютерном. Располагались они на изолированных уровнях огромного, заглубленного в землю комплекса. Из-за секретности, возведенной у нас в ранг высшей добродетели, круги не соприкасались. Вероятность повстречаться, познакомиться и, тем более, сблизиться с Леном была невелика. И все же это произошло.
Раз в неделю мы с утра и до вечера занимались "всеобщей обороной", как все граждане планеты. При таком глобальном охвате инструкторов военного дела не хватало. Не знаю, когда Лен успел этому научиться, но он безупречно разбирался в оружии и, как мне казалось, любил его. Лишь совсем недавно, перебирая в памяти наши беседы, я вспомнил эпизод, который в свое время истолковал неверно.
Разбирая мезонную пращу (мы были вдвоем), Лен проронил:
- Чтобы победить врага, его надо знать в совершенстве.
- Ты о Кривых мирах? - спросил я тогда.
Лен промолчал, а я смутился, подумав, что не следовало задавать вопрос, если ответ очевиден.
Как знатока вооружений, Лена, несмотря на студенческий статус, назначили нашим инструктором. Завидев впервые его тощую угловатую фигуру, мы впали в игривое настроение, уж больно она была нелепа. Но через полчаса забыли о насмешках. Еще бы! Он расчленил на микроблоки деструктор, считавшийся неразборным, и сгреб их в кучу.
- Конец деструктору! Что теперь будет... - прошелестел шепоток.
- Как что? Отправят прямиком на Черную планету. Это же вредительство! ляпнул красавчик Укс, которого я терпеть не мог за склонность к доносам.
Однако у нас на глазах разрозненные детали как бы сами собой соединились в единое целое: инструктор работал с быстротой и ловкостью фокусника. Причем учебный деструктор, в котором и эаряда-то не могло быть, повел себя как боевой - Лен мгновенно лишил Укса роскошной шевелюры, отчего тот стал похож на неоперившегося цыпленка, а затем протянул ему оружие:
- Теперь твоя очередь!
Но Укс не решился на прицельный выстрел.
- Не страдай, через месяц отрастет, - прокаркал Лен.
Деструктор пошел по рукам. Каково же было наше изумление, когда оказалось, что он таки учебный!
- Как вы это сделали? - хором вскричали мы.
Глаза Лена высекли искру.
- Из боевого каждый дур-рак... А меня-то, надеюсь, таковым больше не считаете?
Много ли надо, чтобы завоевать авторитет? Иногда достаточно маленького чуда. Лен совершил его на наших глазах, и мы были покорены раз и навсегда, Ни вихлявая походка, ни каркающий голос уже не казались нам смешными. Даже очевидный недостаток Лена - неряшливость, - как ни странно, приобрел чуть ли не аристократический оттенок. Теперь уже мы посмеивались над Уксом, внешности которого прежде завидовали.
Между тем, он оказался провидцем, но и об этом - позже...
* * *
Спустя месяц мы познакомились заново. И опять же при обстоятельствах, далеко не ординарных.
Мне, мягко говоря, недостает мужества. Вот и захотелось доказать себе, что в экстремальной обстановке буду не хуже других.
Я решил заняться лунапультой, как раз набирали группу. Гравипультироваться на Луну представлялось мне верхом отваги. Добавлю, что в глубине души копошился и червячок тщеславия: а вдруг посчастливится установить рекорд, долететь до Луны быстрее всех!
Какое же изумление я испытал, когда на первом же занятии встретил Лена! Я бы не удивился, окажись он и здесь инструктором. Но он был всего лишь курсантом-новичком, как и я!
И все же сознание его превосходства мешало мне подойти к нему. А он, узнав меня, подмигнул так запросто, словно мы уже давно были приятелями.
- Не боишься гр-равипультироваться? - спросил, понизив голос.
- Нисколько! - поспешно воскликнул я и почувствовал, что краснею.
- Ну-ну. Молодец! А я, бр-рат, трушу. Ещё как трушу!
- Вы? Не может быть!
- Правда, боюсь. Ты уж не выдавай меня, ладно?
Конечно же, Лен соврал насчет трусости. Посмеивался в душе, когда я, пыжась от гордости за его дружеское доверие, пообещал:
- Будьте спокойны, не выдам.
- Вот и хор-рошо, - прокаркал Лен.
Так мы стали друзьями.
Впрочем, наши отношения не были равноправными. Лен частенько подтрунивал надо мной, но делал это так, что я никогда не мог понять, смеется он или говорит серьезно.
- Ты пробовал когда-нибудь крогусы? - мог спросить невзначай.
- А сам-то пробовал?
- Угу.
- Но ведь крогус распадается за тридцать секунд!
- На Земле, - уточнял Лен.
- Не хочешь ли сказать, что бывал на...
- Вот именно.
И следовал подробный рассказ об охоте на крогусов во внеземелье. А я не знал, верить ему или нет.
Словом, Лен относился ко мне как взрослый к подростку - чуточку снисходительно. Мы были почти ровесниками, но в знании жизни он опережал меня лет на десять.
Я стал для него кем-то вроде любимого братишки. Но ведь при всей любви к младшему брату его не посвящают в то, чего по возрасту не полагается знать. Я же все сильней прикипал к Лену душой и, что скрывать, подражал ему. Говорили, что даже в голосе у меня появились каркающие интонации.