Если моя неспособность внятно выражаться для Палача не в новинку, то для брата — неожиданность. Ник никогда не видел меня такой — заикой с заторможенным интеллектом, и я бы хотела, чтобы так оно и оставалось!
Заняв свое место, Артур пускает в машину теплый и влажный уличный воздух. На контрасте с охлажденным воздухом салона на моей коже проступают мурашки, и я по инерции растираю плечи.
— Холодно? — спрашивает Палач, посмотрев на меня.
Наверное, я в трансе находилась, раз не заметила этого раньше, теперь же тихо отвечаю:
— Да…
Заведя машину, он сразу отключает кондиционер и опускает стекло со стороны водителя. Когда трогается, теплый вечерний воздух оборачивает, как мягкое одеяло, и по глубокому кожаному креслу мне хочется растечься лужей.
— Пу-у-ушка… — подает голос брат, потому что, вернувшись на шоссе, Артур выжимает газ и его машина стрелой вонзается в сумерки.
Прикусив изнутри щеку, я оставляю при себе любые замечания по этому поводу, но сердце с волнением стучит.
Это острый угол. Один из них. Заставить Палача считаться с моим мнением! И прямо сейчас он это и делает, ведь стрелка спидометра на приборной панели зависла на границе между нарушением скоростного режима и его критическим нарушением.
Он выбирает первое — нарушает, но так, чтобы над этой поездкой не нависла угроза стать нашей последней совместной, и, поймав его взгляд, вижу: мне не показалось.
Эта крошечная победа пляшет в груди ураганом весь оставшийся путь. Мне кажется, сиденье подо мной должно вспыхнуть, так изнутри печет. В том числе от страха, что я кошмарно переоцениваю свои возможности, посчитав, что хоть в чем-то могу этого парня контролировать.
Никита испаряется из машины, как только она тормозит в нашем дворе. Пробурчав «спасибо», просачивается в дверь, оставляя нас с Палачом одних.
Не знаю, чувствует ли Артур мою неловкость, которая нарастала последние пару километров; он просто стучит по бедру пальцами, глядя на меня из своего кресла.
Статус наших отношений не меняет того, что делиться с ним мыслями мне по-прежнему неловко! Трогать его, когда заблагорассудится, — тоже.
— Понравился фест? — интересуется.
Сложив под грудью руки, отвечаю:
— Да. А тебе?
— Мне? — произносит со смешком. — Давно так не веселился.
Если в его словах есть подтекст, то он его не расшифровывает. Я знаю, что должна показать все привлекательные стороны своей чертовой личности, заинтересовать, завладеть его вниманием, но с Артуром Палачевым быть заметной у меня не выходит.
Глядя перед собой, я молчу. И краснею от своей неспособности с ним флиртовать.
Его долгий выдох очень говорящий, но уже через секунду он спрашивает:
— Что еще тебе нравится?
— Мне…
Кошусь на него и вижу на лице бесконечно терпение. В эту минуту оно кажется мне самым дерьмовым комплиментом на свете!
Сжав пальцы в кулак, проглатываю унижение и говорю:
— Мне нравится, как ты пахнешь.
Его брови приподнимаются, и я могу собой гордиться, ведь на пару секунд он в прямом смысле зависает. Смотрит на меня, не моргая и без веселья, хотя уголок его губ медленно ползет вверх.
Проведя по волосам ладонью, смотрит в окно рядом с собой и, подумав о чем-то, отстегивает ремень. Я слежу за ним через лобовое стекло, пока обходит машину. Смотрю на него, пока открывает мне дверь, хрипловато повелевая и протягивая руку:
— Выходи.
Броситься в ту же секунду выполнять его просьбу мешает волнение, поэтому вкладываю свою ладонь в его спустя три удара сердца.
В городе воздух суше и теплее, но сумерки дают прохладу, а фонарь, под которым припаркована «Ауди», отлично освещает занятый нами клочок пространства.
Захлопнув дверь машины, Артур подтягивает меня к себе за локоть, и в следующую секунду я оказываюсь прижатой к его груди.
Нос наполняется ароматом морского бриза, за спиной смыкаются крепкие руки. От неожиданности я не знаю, куда деть свои. Неловко кладу ладони Палачу на грудь, потом прижимаюсь к ней щекой, обнимая его каменный торс и влипая в него…
От ощущений я жмурюсь. Замираю, ведь это интимно. Я слышу стук его сердца — это чертовски интимно. Чувствую рельефы, контуры, каждую деталь его тела. Вспыхиваю и тянусь ощущениями к его паху, чтобы понять, с чем имею дело, и мой скудный опыт подсказывает, что Палач не возбужден.
Это должно радовать, но я чувствую опасный укол под ребрами — потребность иметь примитивную власть над этим большим сильным телом, и мои потаенные желания, кажется, совершенно теряют границы…