Яна снова прячет ладони между колен и смотрит выжидательно.
— Там была тату, — отвечаю. — Я ее свел.
— Почему?
Почесав кончик носа, разъясняю:
— Потому что мне было пятнадцать, и я не спросил разрешения у… отца. Он заставил свести.
Яна кусает губы и выпаливает:
— Тебя можно заставить что-нибудь делать?
— Можно, — пожимаю плечом. — Главное — правильно выбирать методы.
Она выглядит так, будто я дал ей охеренную почву для размышлений. На секунду уходит в свои мысли, потом возвращается.
— И как он заставил? Ну… твой… отец. Свести тату.
— За шиворот отволок обратно в салон.
На ее губах появляется улыбка.
— Это… — произносит, — как-то грубо… не дипломатично…
— В пятнадцать я на дипломатию класть хотел, — поясняю. — Поверь.
— Верю…
Откинув голову, смотрю на Яну с усмешкой и, протянув руку, кладу ладонь на острую коленку. Погладив большим пальцем маленький круглый шрам, спрашиваю:
— А это откуда?
Она не выпрыгивает из одежды. Не подскакивает и не впивается в мою ладонь ногтями. Просто опускает на нее глаза, и я чувствую, как по ее бедрам проходит дрожь.
Этого достаточно, чтобы запустить у меня эрекцию. Плюс ко всему, я вижу, как под топом у Яны проступают напряженные соски, и сам убираю руку, потому что я, блядь, ей соврал — я могу быть опасен, когда у меня стоит. Теперь могу.
Я пялюсь на ее маленькие сиськи, пока отвечает:
— Ниоткуда. То есть… это… я упала с велосипеда.
Когда ее речь превращается вот в такое бессвязное месиво, я твердею еще сильнее, потому что эти когнитивные припадки завязывают мне кишки в узел. Ее смущение просто съедобное, сука. Я к нему тянусь, как придурок. Только не знаю, что с руками делать.
Откинувшись на спинку стула, спрашиваю:
— Больно было?
— Что?
— Было больно?
— Да, очень. Было много крови… я упала возле школы. Все видели…
— В какой школе ты училась? — развиваю тему.
Она копирует мою позу: падает на спинку своего плетеного стула и растягивается в нем, складывая на груди руки. Наши колени почти соприкасаются.
— В шестьдесят четвертой, — отвечает, глядя на меня.
Вскинув брови, зачем-то уточняю:
— В шестьдесят четвертой? Я тоже.
— Я знаю.
На ее лице столько всякого, что только сильнее поднимаю брови. Всматриваюсь в ее лицо, пока продолжает:
— Ты меня чуть не убил.
Теперь я хмурюсь, спрашивая:
— Можно подробнее?
— Ты с дружками катался на ватрушках со школьного крыльца и сбил меня с ног. У меня чуть сотрясение не случилось. Вам потом всем влетело и чуть до отчисления не дошло, но вы были старшеклассниками и вопрос решили. А мне было двенадцать. У меня откололся зуб. И не молочный, а коренной.
Мои глаза максимально круглые. Да я просто подвисаю, глядя на нее через расстояние в два сраных метра, которые нас разделяют.
Делаю десять кругов по ее лицу, пытаясь… найти сходство с мелкой ревущей девчонкой, которую в тот день в панике нес в травмпункт на руках. Она ревела на всю школу, я думал, что и правда ее покалечил…
Лицо в сознании возникает короткой вспышкой. Темные, очень густые брови, красный от мороза нос, большой рот…
— Я потом хотел отдать тебе шапку… — говорю хрипло. — Когда вернулся, тебя уже забрали родители…
— Мне ее передали, — фыркает. — Спасибо.
Блядь. Тот случай был не проходным в моей жизни. Меня чуть не выгнали из школы в выпускном девятом классе, батя рвал и метал. От меня потребовали в том числе извиниться перед девчонкой по всей форме, но начались каникулы и обошлось без официальных извинений. Я ее… больше не видел…
Глава 36
Она изменилась.
Я тру ладонями лицо и смотрю на сидящую напротив девушку как будто под новым углом. Принципиально нового в нем ничего, просто теперь пазл встал на место. Я наконец-то вспомнил, где ее видел.
Ее рот… по-прежнему большой, но теперь это огромный бонус. Еще какой.
Охренеть.
Яна смотрит на меня, задрав нос, и выглядит это так, будто она не прочь надеть мне на голову тарелку.
Семь лет прошло…
Откашлявшись в кулак, говорю:
— Я… кажется, задолжал тебе извинения.
— Да.
Извиниться перед ней — это не жрать стекло. Я хочу этого, возможно, сильнее ее самой. Я ведь и правда мог ее убить. Она была худой, и эта худоба угадывалась даже через зимнюю одежду.
Поразмыслив, спрашиваю:
— Ты все еще на меня обижена?
— Мне не двенадцать.
— Я заметил.
Протянув руку, она стряхивает с коленки невидимую пылинку. Стреляет в меня взглядом, от которого ожидаю чего-то особенного. Когда человек смотрит на тебя так, будто на гвоздях сидит, выхлоп должен быть обязательно.