— Хватит, — прошу его тихо. — Мне это не нужно знать…
Он замолкает и сильнее жмет на газ.
Со сбившимся дыханием я смотрю на убегающую вперед дорогу, чувствуя противный осадок на душе. Но мы приближаемся к кольцу, и я радуюсь, что сейчас повернем назад.
— Ты мне показалась… дикой какой-то… — снова слышу его голос. — Я уже в первый вечер понял, что дашь ты мне нескоро. Нужно будет ухаживать, как в школе. Конфеты-свиданки.
— Что ты делаешь? — взвиваюсь, когда на кольце он берет правее, уходя на проспект. — Илья! — смотрю на него зло. — Разворачивайся!
— Да не нервничай так. Ты с Палачом на фига связалась? Он же отбитый немного, да и вообще, тяжелый. Такая звезда, пиздец.
— Если захочу с тобой о нем поговорить, так и скажу. Поверни здесь…
Телефон в моих руках оживает, и сердце пробивает ребра. Я подскакиваю на месте, видя входящий от Артура. Нервозность превращается в легкую панику, и через шум в ушах я ору:
— Поверни! Сейчас!
Схватившись рукой за руль, пытаюсь заставить его сменить полосу.
— Блядь! — он отталкивает мои руки и принимает левее, продолжая материться.
— Поворачивай! — требую с дрожью в голосе, ведь телефон звонит опять. — Быстрее… — прошу, когда выезжаем на проспект в обратном направлении.
Ногой я выбиваю по коврику дробь, но пульс слегка успокаивается, когда впереди появляется знакомое кольцо. Я впиваюсь в него глазами, вибрируя вместе с телефоном в своей руке. Минута — и мы его огибаем, а еще через минуту подъезжаем к дому и Илья загоняет машину на то же самое место, с которого десять минут назад отъехал.
В салоне звенящая тишина. Она длится до тех пор, пока не начинаю эмоционально говорить:
— Божена… всегда была… робкой. С самого детства. Неуверенной в себе, хоть я и не понимаю почему. Родители ее очень опекали, тряслись над ней. Она очень домашняя! И с парнями она никогда первая не заговаривала, всегда ждала первого шага от них. А ты… — смотрю на него. — Я была в шоке оттого, что она… так тебя окрутила, сделала первый шаг. Это… — в сотый раз проглотив обиду, продолжаю. — Это значит, что она в тебя влюбилась очень сильно! Как никогда раньше. Раз сделала все это.
— Она хочет, чтобы я был идеальным, — произносит Илья сквозь зубы. — Принцем на побегушках. Я таким быть не хочу.
— Если ты сам все знаешь, зачем тебе мои советы?
— Просто с тобой интересно, — сообщает с легкой усмешкой.
Я вспыхиваю с головы до ног, но не от волшебства его комплемента, а от понимания, что вряд ли захочу когда-нибудь общаться с ним снова.
Дернув дверную ручку, хочу выйти из машины, но, прежде чем это сделать, поворачиваюсь и говорю:
— Знаешь, я надеюсь, у нее хватит ума самой послать тебя… на хер.
Выскочив из машины, ударяю сандалиями по асфальту, в который закатана парковка.
Свист тормозов за спиной сообщает, что Илья покинул вечеринку.
Телефон молчит. Огибаю черный «Гелендваген» и жму на кнопку вызова, чтобы перезвонить Артуру. В спешке я не сразу понимаю, что высокий силуэт в красной футболке у входа в гараж — это и есть Палач.
Глава 42
Мои движения суетливые: когда прячу телефон в карман, когда подлетаю к Артуру — тоже. Пытаюсь скрыть эту суету всеми силами и ненавижу себя за то, что это не выходит. Голос звучит неровно, когда проговариваю:
— Это мой друг. Вернее, парень моей… подруги. Мы давно не виделись. Поболтали немного.
Выпалив эти слова, наконец-то делаю вдох, и нос заполняют знакомые запахи: запах его одежды, его дезодоранта и шампуня. Они возбуждающие и седативные одновременно.
— Пошли? — обхватываю его пальцы и тяну за руку.
Он не двигается с места, и, задрав подбородок, я все же смотрю ему в лицо.
В свете фонарей и с пляшущими по нему тенями грубоватые черты кажутся острее, или дело в том, что его челюсти плотно сжаты. Взглядом он пригвождает меня к полу, а пальцы, за которые крепко держусь, остаются деревянными.
Мой пульс все еще частит и дыхание сбитое. Проглотив немного воздуха, снова тяну его к дверям гаража.
— Пошли… — повторяю быстро.
— В тачке? — ровно спрашивает Артур.
— Что? — лепечу.
— Болтали в тачке?
— Так получилось.
Произношу это так, чтобы понял — ситуация не стоит выеденного яйца, но его следующий вопрос вгоняет в ступор:
— Ты всем своим друзьям в любви признаешься?
Мои брови съезжаются на переносице, пока разбираю произнесенные слова, пытаясь понять, о чем он говорит.