Я смотрю на Яну, боясь что на лице у меня написано слишком много, но ее и саму штормит. Не знаю, каких эмоций у нее сейчас больше, — тех, что касаются конкретно нас с ней, или тех, что касаются ее отца, но она чертовски взволнована и возбуждена.
Я хочу верить в то, что выбор не был для нее слишком сложным. Но даже если так, во мне достаточно эгоизма, чтобы принять эту “жертву” не оглядываясь. Ведь то, о чем я умолчал, выкатывая собственные соображения, — отношения на расстоянии — это с огромной вероятностью приговор. Так это или нет, я бы предпочел не проверять. Никаких воздушных замков. Нахер их…
Я хотел, чтобы она выбрала меня. И мой план. И если я ворую у нее что-то… какое-то альтернативное будущее, буду волочь эту ответственность на своих плечах.
Продолжая палевно сипеть, спрашиваю:
— Все это ты сказала своему отцу?
— Нет… — отвечает. — Ему я сказала, что пять месяцев зимы — это не для меня. И что не люблю толпу. И это не выдумка, я действительно так чувствую…
— Это отличные аргументы. Зря он так с тобой…
Яна издает смешок, глядя в мои глаза, но через секунду смеяться перестает.
Я хочу снять с нее напряжение, в которое она укутана. Забрать его себе и пережевать.
Забрать себе ее. Яну Волгину.
Возможно она чувствует опасность слишком хорошо, поэтому медлит сделать шаг. Я даю ей эту возможность. Еще пару долбаных мгновений. Даю возможность передумать и бежать от меня в Москву или в Китай. Ведь если останется, я уже не отпущу.
Может поэтому она так шарахалась от меня с самого начала? Поняла, что я хочу ее присвоить с тех пор, как, твою мать, увидел на ресепшене “Четырех сезонов”.
Ее взгляд плавает по моему лицу, пока я сжимаю лежащие на коленях руки в кулаки. Протянув свою, она опутывает мой кулак прохладными пальцами.
Я послушно поднимаю лицо, когда Яна тянет меня за руку. Встаю, и ей приходится поднять подбородок, чтобы смотреть мне в глаза.
Сдерживаю себя, как могу, но желания у меня примитивные — губы, язык, секс.
Она слишком красивая в этом платье, и в подсознании я трахал ее все время, пока длился наш разговор. Но я знаю, как тонко моя малолетка реагирует на грубость и тупую пошлость, поэтому в известность о своих желаниях ставлю исключительно языком тела — преследую ее с голодом, пока делает шуточный шаги назад; ловлю, обнимая за талию.
Мы кружим на месте, сплетаемся. Руками. Дыханием. Тонкие пальцы гладят мою шею сзади. Если у меня внутри магнит, то у Яны такая же ерунда, потому что к моим губам она прилипает основательно.
Я целую ее, обняв ладонью подбородок. Грубовато, знаю, но сегодня я такой…
— Ты знал, что так будет? — выжимает из себя Волга, когда, заведенный, смотрю в ее лицо.
— Как так?
— Что я никуда не поеду.
Она смотрит на меня пытливо, хоть в моих руках она как горячая карамель: льнет. И обнимает руками за талию так крепко, что боюсь надорвется.
— Нет, — отвечаю. — Обычно ты никогда не делаешь так, как мне надо.
Ее смех оправдан, но по сути это не шутка. Это факт, который только теперь я начинаю воспринимать как должное…
Глава 65
— Так, а где коробка?
Батя разворачивается вокруг своей оси. Осматривает задний двор, даже под стол заглядывает.
Бросив отвертку, которой подтягивал расшатавшийся на стуле саморез, бормочу под нос:
— Блин…
Отряхиваю руки и трусцой бегу в дом, где после клининга все поверхности скрипят. Спустив с потолка чердачную лестницу, быстро ее раскладываю и поднимаюсь наверх, где среди тонны разного барахла нахожу коробку с набором посуды “на особые случаи”, так мы с батей для себе этот набор определили.
На коробке приличный слой пыли. Последний раз мы этой посудой пользовались года два назад, и с лёта вспомнить, по какому поводу это было, у меня не выходит.
В четыре руки быстро разбираем и ополаскиваем тарелки. Мы оба слегка суетимся, уж я так точно.
Я волнуюсь не по приколу, хотя сам не могу сказать нафига. Потребность всем подряд нравиться у меня, кажется, даже в спящие гены не заложена, но сегодня я волнуюсь.
— Я возьму, — Батя забирает тарелки на улицу, а я прячу в угол коробку и отправляюсь на второй этаж, чтобы поменять футболку.
Прикинув, что в запасе есть еще минут десять, прыгаю под холодный душ, предварительно убедившись, что прозрачный пластырь на моем запястье сидит достаточно плотно — моя тату еще в процессе заживления, и я бы не хотел ее намочить.