Подсудимые в нашем чулане, дряхлые и печальные, нагоняли тоску. Только один – тощий-претощий старик с клочками седых волос выглядел весёлым. Безумец. От его взгляда на душе становилось ещё тревожнее.
Я села между двумя осуждёнными, как раз напротив сумасшедшего, и тот подмигнул мне.
— Сегодня будет много необычных забав, — сказал весельчак, глядя в потолок.
Никто ему не ответил. Старик почесал нос и продолжил.
— Сегодня будут лопаться звёзды.
Судебный привратник, напудренный и накрахмаленный, объявил, что моё дело назначено на три часа. А пока я с остальными несчастными буду томиться в духоте и для острастки слушать другие процессы.
«Что ж, буду крепиться».
Из-за приоткрытой двери зала суда донеслось:
― Подсудимый Септимий Крауд, встаньте.
Я вздрогнула. О, спасибо, спасибо! Наконец-то! Слухи не обманули. Я его нашла. Но мимолётная радость тут же сменилась огорчением: нас разделяли стражники, цепи и беспрекословный судья.
Я с трепетом прислушивалась к каждому шороху из зала. Я не видела Крауда, но стоило мне представить, как он встал, чуть сгорбленный, ибо тяжёлые цепи на запястьях тянули вниз, к могиле, стоило мне всё это вообразить, как жажда крови и мести улетучилась.
Думала: вон он, в соседней комнате. Но разве у меня поднимется рука вырвать его сердце и сжечь на костре отмщения? Это так легко – ненавидеть на расстоянии, придумывая тысячи казней. Но если мерзавец умрёт, то кто научит меня волшебству? Кто остановит то, что строит крысиная царица на Северном Мысе? Одна я не смогу. А он – он может! Я не знала наверняка, но чувствовала, что у него есть сила. А за его идиотской шуткой – притащить мне в чужой, враждебный мир – крылось нечто более, чем просто балагурство.
Затаив дыхание, слушала звонкий голос судьи, наслаждавшегося каждой секундой процесса.
― Подсудимый, вам вменяется совращение честной девицы Маргариты Дель Арахис, кража одного миллиона хисов, ограбление центрального музея…
― Позвольте, ваша честь, ― перебил Крауд, и слова его искрились уверенностью. Наверное, арест его ни чуточки не сломил, и он остался прежним наглецом с полуулыбкой.
― Позвольте, ваша честь, но всё это бред. Ничто из этого не имеет ко мне отношения. И вам, судье, это прекрасно известно. Десять лет назад за ограбление центрального музея уже был осуждён господин Толли, а кража одного миллиона хисов в прошлом году была признана фальсификацией.
Удар молотком по столу.
― Молчите, подсудимый. Проявите уважение к суду… Итак, похищение из центрального музея золотой короны царицы Анфисы, нашей главной реликвии; осквернение Храма Голубого Свечения.
― Позвольте, ваша честь, я не осквернял Храма. Голубой свет, голубая пыль - это время, волшебство, которое…
Вновь удар молотком. И судья уже раздражённо:
― Молчите, арестант, вам дадут высказаться. Потом расскажете, какие ещё грехи вы совершали. Ха! Волшебство! Волшебства не существует. Не существует! Не существует! Это древняя, напрочь погибшая нечисть! А вы, господин Крауд, только и умеете, что марать чужие святыни.
Казалось, судья вот-вот взорвётся. Наверное, даже вскочил и, брызжа слюной, бил молотком по воздуху.
По звону цепей я поняла, что Крауд резко поднялся со стула, и во внезапной тишине спокойным голосом он произнёс:
― Настоящие преступники – это вы, вечные ханжи, только лицемерить и умеете, а у самих отопление в доме на волшебной пыли работает! Или вот, ваша карета, господин судья. Я видел, как ваш кучер всыпал в двигатель голубую пыль. Или вы, господин, прокурор, вы спите с тремя рабынями-странницами, выуживаете из них истории о голубой пыли и отсылаете слуг искать артефакты. Вы воруете время. Я видел ваши лаборатории, в которых из неугодных вам людей высасывает время жизни. Вы – убийцы.
Зал ахнул. У меня перехватило дыхание, закружилась голова.