«Пожалуй, лучше убраться отсюда!»
Но уже поздно.
Как вы, должно быть, знаете, миров существует великое множество. Порой миры обособлены, замкнуты и никак не сообщаются с другими. Но иногда меж мирами возникают проходы, которые странники называют дверьми.
Дверь может оказаться как дверью в прямом смысле слова, так и зеркалом, стеклом или просто провалом в пространстве.
И там, на лестничной площадке, я опрометчиво упала в один из проходов. И совершенно безвозвратно.
На кухне я собрала семью – маму, папу и младшую сестру Светку. Да, их не было, когда я выходила из квартиры, но в мире что-то пошатнулось, изменилось, может, время потекло иначе. И вот они – тут.
Я хотела рассказать, что со мной произошло, но запнулась, увидев их совершенно безразличные, застывшие лица. С ними что-то случилось. Сглотнув, я всё же объясняла, что мы в страшной опасности и должны бежать, иначе Крауд нас непременно убьёт. Но они молчали, глядя в одну точку, будто и вовсе меня не слышали.
«Да что же с ними!»
От их отупелых взглядов ёкнуло сердце.
— Пап, ты меня слышишь? — вкрадчиво произнесла я. Отец всегда был самым толковым, и именно с ним мы меньше всего цапались из-за принципов.
Он едва заметно кивнул.
С облегчением выдохнула. Хоть не глухие.
— Я говорю: надо уходить. Понимаешь?
Кивок.
— Тогда, может, ты соберёшь деньги и документы?
Отец кивнул, но остался сидеть.
Безвольные и вялые амёбы, полные апатии и грустного бездействия. От этого бросало в жар, немного кружилась голова. Кто эти люди?
Так похожи на моих, но всё-таки другие. Моих бы я застала за вечерними делами, они бы посмеялись выдумке про Крауда, Светка, может, попробовала бы подыграть, а мне бы стало неловко.
Нет, это другие люди.
Светка, прежде живая, с перепачканными фломастерами и масляными красками ладошками и подбородком, теперь сияла как новенькая кукла. Где же кривенькие косички и дырка на джинсах? Испарилась и хозяйственность матери. Её совсем не волновали крошки от печенья, которые она раньше живо смела бы. Эта женщина уже не казалась такой целеустремлённой и педантичной, какой я знала её. Потухли и глаза отца за стеклами очков в металлической оправе. Обычно собранный и сосредоточенный, он теперь казался вялым и сонным. Да и его любимой книги по биохимии я нигде не заметила.
Мать лениво потянулась к жалюзи, но я закричала:
— Нет!
Она посмотрела на меня без удивления или недоумения и сложила руки на коленях. В любой другой день я бы обрадовалась её безразличию, но не сегодня.
«Это не моя семья. Всё пошло наперекосяк».
Я устало опустилась на стул и закрыла лицо руками. Тяжело вздохнула.
Мы нередко ссорились, и я, устав от переизбытка внимания к себе, часто запиралась на балконе и мечтала, чтобы они все исчезли, даже Светка, вечно врывающаяся в мою комнату без стука и таскающая мои вещи. Мне упорно не позволяли жить своей жизнью, и я мечтала, что однажды их не будет. Не то чтобы я хотела их смерти или чего-то подобного. Нет, пусть живут и будут счастливы, но без меня, далеко, так далеко, как только возможно! Я даже представляла их скучными и безучастными изваяниями. И вот они стали такими, но радости я не почувствовала. Скорее – стыд. Ведь это моя вина, и я несу за них ответственность, если рассуждать откровенно.
Да, наши отношения давно и безвозвратно утеряны, но, чёрт возьми, мы в опасности, и я не шучу! Почему именно сейчас вы оставили меня в покое?
Вновь что-то ударилось в окно. Кажется, треснуло стекло. Из-под жалюзи потихоньку просачивался грязно-жёлтый, как старый лимон, туман.
Надо бежать. Бежать как можно дальше от злосчастного места.
В беспорядке побросала в сумку деньги, документы и вытолкнула амёб из кухни. Их медлительность доводила до белого каления. Живыми они мне нравились больше.