Одамар тяжело опустил на столешницу кружку с недопитым квасом, утерев полотенцем сцепленные губы. Шея под воротником взмокла, а грудь налилась давящей тяжестью, вытолкнувшей капитана стражи из-за стола. Остроносые сабатоны загремели по полу, когда он оставлял за спиной шумящий трапезный зал Колодцев и разгоряченных спором церковников. Одамар увидел и услышал достаточно, чтобы принять решение.
Заступив на дежурство спустя два вольных дня, он одним из последних узнал о речи Всевидящей Матери, прозвучавшей в Этварке, и провел день в раздумьях, прислушиваясь к тому, что говорят бойцы, все больше мрачнея и уверяясь в том, сколь страшным оказался недуг, одолевший умы самых юных служителей Церкви. Когда же к вечерней трапезе дозорные оповестили о приближении конницы, Одамар уже знал, что обязан сделать.
В оружейной масляные лампы, прикрепленные цепями к балкам, разгоняли сумрак, бросая блики на отполированные навершия клинков и звенья боевых цепов. Пройдя в дальний конец, Одамар снял со стены арбалет и забросил на плечо колчан с болтами. Обернувшись, он увидел лица старшей стражи, обрисованные нервным пламенем светильников. В их глазах читалась непоколебимая решимость следовать за капитаном, какую бы цену им не пришлось заплатить в конце.
— Защитим святость нашей веры от греховодников, — сказал он, протягивая арбалет одному из бойцов.
Все до одного, вооруженные, они вышли из оружейной вслед за капитаном, вдыхая холод северных сумерек. Свет луны отливал серебром на наплечниках, когда Одамар приблизился к первому колодцу. Заглянув в яму, он долго присматривался, прежде чем глаза различили в темноте колодца замерший у стены силуэт. Они были неподвижны — человек, приникший к безразличному льду в сонном окоченении, и капитан стражи, повторявший про себя слова присяги Церкви.
Его руки, словно неумолимый в своем ходе механизм, взвели арбалет, и тот звонко щелкнул, едва болт оказался в ложе. Колодец проглотил снаряд, а затем и глухой звук пробитой выстрелом плоти. Одамар скоро зарядил арбалет и спустил еще один болт. Для верности.
Когда жизнь застыла в еще дюжине колодцев, двери крепости, опоясавшей перешеек, широко распахнулись, выпуская луч теплого желтого света, а вместе с ним и обеспокоенных исчезновением командира церковников младших чинов. Многие из них — еще совсем юные мальчишки, большей частью добровольцы, вызвавшиеся служить в Колодцах — замерли, ошеломленные открывшимся им зрелищем расправы.
Одамар хмуро глянул на застывшую у крепости толпу и взвел арбалет, заложив стрелу. Щелканье тетивы опередил хруст дерева, когда в ложе впилось лезвие брошенного топора. От удара руки церковника едва дрогнули, а палец задел курок. Отклоненный от курса, болт ударил в стенку колодца, обрушив на голову и плечи заключенного горсть ледяных брызг.
— Проклятье, — Одамар выругался и, жестом приказав остальным продолжать казнь, вырвал топор из дерева.
Стоило одному из церковников спустить тетиву, как бойцы, среди которых нашелся смельчак, пошедший против самого командира стражи, ринулись к своим соратникам, прежде чем те убили бы еще кого-то.
Одамар замахнулся топором, чтобы закончить начатое, когда на него набросился широкогрудый Эвер. Командир ушел в сторону от удара и, поймав бойца за руку, толкнул в спину, отправляя на землю.
— За подобную дерзость тебя ждет трибунал, — сурово произнес Одамар, удобнее перехватывая топор для ближнего боя. Он надеялся, что мальчишка одумается, и ему не придется марать руки в крови такого же церковника, как и он сам, но ради очищения имени Церкви старый воин был готов и на большее.
— Дерзость?! Достопочтимая Всевидящая Мать собирается освободить отступников, а не казнить их. Как смеете вы идти наперекор ее воле?! — Эвер окинул плато коротким взглядом и, когда увидел единомышленников, окруживших старшин и не позволяющих им приблизиться к колодцам, на его сердце стало спокойнее. Он глянул на топор, который еще совсем недавно был ним же и брошен.
— Я не позволю запятнать ее имя позором, выполняя кощунственные приказы, навеянные предателями. Ты зелен и юн и пока еще ничего не смыслишь в истинных догматах Церкви. Уйди прочь!
— Пусть вы и командир, но мне ведомо одно: слово Всевидящей непреложно, и, если вы так легко отступаетесь от него, то мы будем стоять до последнего, защищая ее волю. Такова наша клятва! — слова Эвера поддержали остальные бойцы, вознеся к стылому северному небу клич прославления Церкви. — Пожалуйста, дождемся Командующей. Волей Всевидящей Матери было дать магам право на искупление! Я понимаю ее решение не более вашего, но разве не давали все мы священный обет следовать за ее голосом и хранить верность без тени сомнения?
— Глупый мальчишка, ты не понимаешь и половины того, во что веришь. Разве вся твоя суть не бунтует против решения Всевидящей? Сила Зерна внутри тебя знает верный ответ, но ты пытаешься отринуть его, веруя в неприкосновенность человека, окруженного сворой лизоблюдов и клятвопреступников. Подлая змея мерзавцев проклятой крови подобралась совсем близко, стоит подпустить ее еще немного, как ее кольца стиснут шею Церкви, и не пройдет и года, как Огнедол задохнется в агонии. Ты этого хочешь?! Пусть уж лучше сдохнут здесь, чем уничтожат государство.
Эвер сжимал кулаки, сражаясь с самим собой и словами командира, влезающими в душу сомнениями.
— Слово Всевидящей непреложно, — упрямо повторил он и еще раз осмотрелся, чтобы убедиться, что никто из разделявших его мнение ранее не пристал к командиру. Ему ответили решительные взгляды чистых молодецких лиц, не собирающиеся отступать. — Мы — стражи Колодцев и будем выполнять свой долг до конца!
— Видит Небо, я дал тебе возможность пойти верным путем.
В крепкой руке сверкнул топор, а вместе с ним и доспехи сдвинувшихся с места церковников, бросившихся друг на друга. За бойцами, решившими отстаивать слово Всевидящей, пусть и не понимая его истоков, было численное преимущество, но старшинами становились сильнейшие их сильнейших, способные противостоять на равных трем и даже четырем противникам. Звон металла, раскрошившегося от ударов, стих, сменившись глухим стуком рукопашной борьбы.
Эвер уступал Одамару, но на поверку оказался куда сильнее, чем тот предполагал. Недаром многие прочили, что юнец когда-нибудь станет в Колодцах одним из командиров. Одамар знал каждого своего бойца, но не представлял, что выходец из деревушки на запад от Этварка будет столь отчаянно драться, одержимый верой в непреложность своих убеждений. Каждый раз, когда Одамар, казалось, должен был нанести сокрушающий удар, Эвер уклонялся или стойко выдерживал боль, обрушиваемую на него каменными кулаками командира. Словно речной угорь, он извивался, не подпуская Одамара к колодцу. Но, как бы ни был проворен боец, сила юности не могла превзойти опыт многих лет.
В очередной раз оказавшись между колодцем и Одамаром, Эвер прочел в глазах командира, что просчитался. Внезапный удар прорвался сквозь блок и ударил в живот, толкая его в чернеющую глотку ямы.
— Так раздели их судьбу! — рыкнул Одамар, а в следующее мгновение его дыхание перехватило.
Спина встретилась с морозным льдом, когда Эвер еще не успел ощутить головокружение от падения. Он лежал не на дне колодца, а на толстой корке, которой за доли секунды заросла ледяная темница.
— Прекратить! — от голоса Командующей, разнесшегося по плато, вздрогнули даже непоколебимые стены крепости, через нутро которой пронеслась конница, разметав столы и скамьи.
Церковники и маги спрыгивали с лошадей; в воздухе, разгоняя холод, зажигались огни, обличая чувства на лицах схватившихся воинов Церкви: кто-то смотрел с благоговением и почтением, а в чьих-то глазах пылала обида на предательство, и угрюмая готовность понести наказание за свой выбор. Больше никто не лез в драку.