Макушку припекало, а встрепенувшийся ветер приносил сухой запах пыли. Солнце стояло в зените, укоротив тени подходящей к деревне троицы. Забросив дорожный мешок и рубаху на плечо, Фьорд улыбался сгорбившемуся впереди хребту Гудящих гор. Рядом с ним шел отец и Мелисса, с детским восторгом слушающая рассказы Горальда о камнях-шептунах, жилу которых ему как-то удалось обнаружить.
Поглядывая на него, исхудавшего, но не утратившего грозного размаха плеч, Фьорд все вспоминал летний день в Этварке, когда он, впервые с момента своего побега, встретился с отцом. Вернувшись от Светлячков, он каждый день приходил к собору в одиннадцать часов, в надежде, что Люфир прибудет из Колодцев с вестями о Горальде. Он знал, что, даже верхом, дорога на север дольше, чем к родным краям Мелиссы, но, после недели ожидания, впал в уныние, из которого его пытался вытащить Зоревар, подбрасывая различные поручения. Один из лагерей, где должны были временно обосноваться освобожденные из Колодцев, разместили под Этварком, и там всегда было полно дел, в которых могла пригодиться помощь огненного мага и всюду следующей за ним Мелиссы.
С головой окунувшись в заботы, Фьорд даже не надеялся, что однажды утром у собора его встретит не только лучник, но и Горальд, в нетерпении играющий усами. Стоило Фьорду приблизиться, как тот сгреб сына в объятия, и не выпускал, пока окончательно не уверился в том, что тот не мираж. Не в силах противостоять разгорающемуся внутри счастливому пламени, юноша кинулся к Люфиру с благодарностью, на что получил остужающее пыл: «Избавь». Позже, потягивая яблочный компот из берестяных стаканов у постоялого двора, где лучник остановился вместе с Оникой, та поведала Фьорду детали их похода к Колодцам и дороги назад, где во время привала Люфир вновь наведался в Море Теней, и с тех пор ходил серой тучей, выискивая на кого бы спустить накопившееся недовольство.
Галька зашуршала под ногами, когда маги приблизились к жмущемуся к селению окраинному дому. Фьорд оглянулся туда, где шумела Змей-река, к заводи которой свернул Зоревар, пообещав догнать остальных, как только смоет дорожную пыль.
Эжен копалась в огороде, рыхля почву вокруг худосочных перцев. Волосы выбились из узла, тусклыми прядями упав на иссушенное долгим летом и бессонными ночами лицо.
Она не сразу заметила подошедших. Обернувшись к очередному кусту, Эжен так и замерла с вытянутыми руками, зовущими землю, и не верящим взглядом выцветших глаз.
— Я же говорил, что вернусь, — Фьорд довольно ухмыльнулся.
— В дом! Скорее в дом! — страх на лице Эжен, завертевшей головой, озадачил магов. Не желая еще больше беспокоить женщину, троица гуськом поторопилась за ней, оглянувшись на тут же закрывшуюся дверь.
— Мама, что такое?
— О чем ты только думал, Фьорд?! Вот так просто прийти сюда! А если бы кто-то увидел?! А ты…, — Эжен переключилась на супруга. — Сбежать из Колодцев и вернуться сюда! Тебя же казнят, как только поймают!
— Погоди, погоди, — Фьорд поймал мать за руки, привлекая к себе внимание мечущейся женщины. — Никто ниоткуда не сбегал. Отца оправдали и освободили по приказу Всевидящей Матери, как и многих остальных. Ты не потерял свой одобрительный лист? — он посмотерл на отца. — Покажи.
Горальд зашарил по карманам и выудил на свет сложенный вчетверо, немного примявшийся квадратик бумаги, с крупными буквами и ярко-красной печатью Церкви.
— Какой еще приказ? — Эжен переводила взгляд с сына на супруга, и непонимание в их глазах сменило ее панику на такую же растерянность.
— Один из многих, выданных сразу после ее речи в Этварке о битве Искупления и прекращении гонений на магов.
— Слыхом о таком не слышала.
— Неужели весть еще не дошла сюда? — Мелисса с сомнением посмотрела на Фьорда.
— Зоревар говорил, что почтовых птиц отправили на следующий же день после выступления в Этварке. Не могли же они забыть об одном из основных шахтерских поселений, — взглянув на притихшую Эжен, он отпустил ее запястья. — Полно тебе, все хорошо. Больше никого не клеймят, и бывшим отступникам нет нужды прятаться. Теперь все будет хорошо, слышишь? Давай присядем, расскажи, как ты здесь без нас.
Женщина перевела страдальческий взгляд с сына на супруга, с которым она давно мысленно простилась. Эжен и подумать не могла, что когда-нибудь вновь увидит Горальда. Она даже не верила, что Фьорд, год назад навестивший ее на несколько минут, снова переступит порог дома.
— Мне же совсем нечего поставить на стол! — спохватилась она.
За закрытой дверью и плотно зашторенными, несмотря на все заверения, окнами мерно лились разговоры о минувшем. Нашествие Потусторонних не обошло и родину Фьорда. Привлеченные скоплением энергии магов камня, они ворвались на пыльные улочки и там же сложили свои головы, обломав зубы о суровый отпор шахтеров.
С замиранием сердца слушала Эжен о путешествиях Фьорда, которые тот осторожно выдавал скупыми обрывками, помня об отношении матери к Церкви и судьбе, полагающейся каждому магу. Он понимал, что никому уже не вытравить из ее сердца раболепное смирение и, что новый порядок только посеет смятение в душе матери. Понимал также, что таких, как Эжен, — магов, не знающих, что делать с обретенным равенством — полно по всему Огнедолу.
Уступив уговорам, Эжен позволила Мелиссе выйти из дома. Девушке не терпелось поскорее осмотреть все селение, познакомиться с укротителями камня, которые наверняка могли чему-нибудь ее обучить. Ей не хватало зелени летнего Огнедола, виднеющейся лишь на облезлых склонах уходящей на север узкой долины, но ощущение мощи безмолвного камня, гордо вздымавшегося к небу, стоило мимолетной тоски по травам и деревьям. Теперь, видя место, о котором рассказывал Фьорд, она понимала, что оно сыграло не последнюю роль в уничтожении гордого духа укротителей камня. Нескладные, серые дома, словно небрежно разбросанные ящики — вот что служило обителью людям, чьей воле повиновалась каждая песчинка.
В какой-то миг, разозлившись на магов, покорно принявших свою судьбу, Мелисса обернулась к дому Фьорда, и пальцы на ее взметнувшихся руках замолотили воздух, подчиняя стены своей воле. С шорохом и тихим треском с камня начала осыпаться крошка, обнажая быстро покрывающий камень вычурный узор из ветвей и распустившихся цветов. Будь ее воля, она бы перестроила весь дом целиком, камень за камнем, воссоздавая диковинную архитектуру Безвременья. Но сейчас она была согласна довольствоваться и чем-то малым.
— Глупая, тебя же увидят! Зачем ты только…, — Эжен, вылетавшая из дома и схватившая Мелиссу за руку, останавливая, обернулась и застыла, ошарашенно глядя на окутавшую дом изысканную занавесь.
Страх в ее глазах превратился в ужас, когда, вновь повернувшись к застывшей в смущении Мелиссе, она увидела приближающегося смотрителя. Она хотела было втянуть девушку в дом, но Ройрих тряхнул рукой и ускорил шаг, так же, как и всюду следующая за ним пара церковников.
— Вам не нужно беспокоиться, Фьорд же объяснил, что…
— Тшшш, — Эжен затравлено оглянулась и побледнела, увидев в приоткрытую дверь, что Фьорд, привлеченный возней на улице, оставил стол.
— Ты принимаешь гостей, Эжен? Сельчане сказали, что видели, как к твоему дому кто-то шел и…, — заговорил Ройрих, приблизившись достаточно, чтобы его дряхлый голос могли услышать. Слезящиеся глаза ожили в мешковатых глазницах, заметив произошедшие с домом изменения. — Святые Небеса, что это такое?!
Ладони смотрителя вспотели, когда он догадался, что к чему. В книге учета магов значилось, что Эжен может совладать только с мягкой почвой и неспособна изменять камень, а значит — узоры на стенах были делом рук ее гостьи, смотрящей на Ройриха со смесью интереса и недоумения. Последней каплей в чаше самообладания смотрителя стала дверь, выпустившая из дома Фьорда.
— Отступник! Вы двое отступники! — стоило смотрителю заголосить, как церковники выхватили из ножен клинки. — Схватить их!
Ройрих боязливо попятился, тогда как Эжен застыла на месте, моля Небо, чтобы хотя бы Горальд проявил благоразумие и остался внутри. Мелисса насторожилась, стоило церковникам сдвинутся с места, и в кожаном мешочке на пояске шевельнулись иглы. Фьорд отрицательно качнул головой, призывая девушку к спокойствию. Даже при новом порядке, было бы верхом наивности считать, что окажи сейчас маги сопротивление, и к ним бы отнеслись не предвзято. Чтобы их права стали равными не только на бумаге, но и на деле, должен было пройти не один год, подкрепленный незапятнанной репутацией.