Глава. 10-я.Убей ублюдка!
Глава. 10-я.Убей ублюдка!
Справедливость. Что такое справедливость? Есть ли она? Есть ли смысл жизни. Порой эти вопросы возникали в моей юной голове, но никогда не задерживались. Я просто верил в Юпитера…И делал, как велит бог. Все мы во что-то верим. И правильно это или нет, неизвестно. И кто, и когда, может определить параметр справедливости?**
- Рим. Июль. 6-й год нашей эры.
Раб был врагом римской республики. Он поднял меч на гражданина Рима. Пусть в поединке, но ведь в какой-то момент я мог погибнуть. Мало того, болело и кровоточило плечо, пусть не сильно, но травмированное этим человеком. Да, он был сильнее. Но он проиграл! Он проиграл не в силе, но хитрости…военной хитрости будущего великого воина. Меня! Более того, взглянув в глаза раба, я прочитал презрение и ненависть. Ненависть поверженного могучего зверя. Я должен узнать вкус крови! Раб должен умереть!
И тут…
– Убей этого плешивого пса! Убей ради меня!!!
Искренняя ненависть! Ненависть к людям! И ещё более дикое желание ими повелевать! Это она…Моя любимая…Моя любимая, которую я так и не разглядел. Как человека. Евлампия…Большие полные губы, которые она почти не преставая облизывала, упругая грудь, напрягшаяся под туникой…даже я, не знавший женщин, понял, что она возбуждена. Евлампия покинула место пира и широко раскрытыми, просто огромными глазами, смотрела на поверженного, истекающего кровью я – задел плечо раба. От неё исходил тот дурманящий запах, что и от торговки фруктами.
– Убей его! Убей я так хочу! – Евлампия нервно водила рукой по бедру, и пальчик её руки, это мог видеть только я, скрывался в промежности, – я так хочу…ммм…
Я колебался.
– Убей его, и я оседлаю тебя как на этой картине…– Евлампия почти шипела незаметно указывая мне рукой мне на стену. Невольно я взглянул, там было изображено совокупление. Красивая, выполненная в голубых, спокойных тонах картинка. Но дыхание, от одной мысли что я буду с Евлампией, у меня участилось.
– А может ты хочешь взять меня, как кобель суку? Страстно и жадно? Мой лев! Ты знаешь, какая я страстная? – её слова ядом проникали ко мне в душу. Я, несмотря на предательство, любил эту женщину. Да и картинка, выполненная в ярких тонах, была возбуждающа. Она чувствовала настроение мужчины, как собака мясо, – или…если ты хочешь… я приведу свою подругу, и ты овладеешь нами обоими! Как здесь!!!
Невольно мой взгляд упал на следующую картинку. Мне стало тошно и противно. Она не любила меня. Я отнял меч от шеи Гектора...
– Я дарую ему жизнь! Я не убиваю своих рабов!!! – фактически закричал я. – С этой минуты, раб, ты будешь выполнять приказы своего нового… господина!
– Жалкий червяк! – прошипела Евлампия, – не дал мне кончить… я бы тебя, может, отблагодарила…если б ты выполнил моё желание… ещё не поздно…это сделать…убей его, и я тебе всё прощу…я награжу тебя…
Но я, же был не тот, что полчаса назад. Что-то во мне изменилось. Я почувствовал силу...предательства и измены…испытал унижение…вкус поцелуя смерти…Я стал совершенно иным. И первое, что сделал, гордо расправил грудь и плечи. С некоторой долей презрения и жалости выцедил:
– Брысьььь…
Теперь её глаза горели неутолимой злобой. В своей красивой тунике, из настоящего египетского шёлка, она казалась теперь не принцессой, а какой-то иноземной фурией. Злобной фурией! – Ты пожалеешь, что не сделал этого для меня!
Раб поднялся. Он с удивлением оглядывался по сторонам. Не верил в своё изумительное спасение.
Да, эта свора отожравшихся почтенных римских граждан ожидала совсем другого. Им было интересно управлять чувствами и эмоциями, как им казалось, слабого, юного паренька. С высоты своего величия, они презирали меня не меньше, чем этого раба. По крайней мере, я ненамного отличался по статусу в их глазах. И это, тут же дали мне почувствовать.
Поднялся Хрюм. Да на его лице сквозило лёгкое разочарование и…торжественность.
– Ты, молодой человек, сегодня на славу потешил нас. Ты действительно Великий воин, и смог доказать это в бою. Доказать силу Римского оружия! Не правда ли, дорогие гости? Римскому оружию слава!
– Слава! Слава! – закричали, вторя ему пирующие. Они ещё не знали, но предчувствовали, что Хрюм нечто задумал. И любопытство щекотало им нервы. И это не замедлило проявиться.