На этом же столе тускло светила лампа наподобие железнодорожного фонаря на аккумуляторе. Ее принесли, когда я пожаловался, что мы запарились ходить в темноте.
Мы заняли нижние постели. Неохота было взбираться наверх.
Некоторое время я просто лежал с открытыми глазами и смотрел на потолок и стены, наслаждаясь самой возможностью что-либо рассматривать. И потолок, и стены были бесцветные, никакие. Во мраке цвет не нужен. Здешние строители экономят на красках. Зато на ощупь обои приятные и мягкие, а пол застелен пружинистым ковролином.
Взгляд перекочевал на единственную дверь без щели для просовывания еды, что радовало. Она была неплотно прикрыта, никто нас не запирал на замок.
Который час? Мой чип не показывает время — плохо. Я мысленно позвал Иву — в ответ глухая тишина.
Ровное дыхание Витьки изменилось. Проснулся пацан, но предпочел полежать с закрытыми глазами.
Я поднялся, прошел босиком через комнату и приоткрыл дверь пошире. За ней открывался пустой коридор, оба конца которого пропадали в темноте. Без окон не покидает уверенность, что ночь не кончилась, но организм уверяет, что выспался. Пусть этот коридор и остается пустым, а свет из нашей комнаты отпугнет ушастых нуаров — зачем им слушать наши разговоры? Но секундой позже мне припомнились камеры и микрофоны, понапиханные всюду в Посадах. Искать приборы подслушки в нашей спальне смысла нет — если хорошо замаскировано, я их не найду.
А не поговорить ли на английском? Сиберийцы вроде бы общаются только на тру-ру. Витька наверняка знает этот язык. Но и эту идею я отбросил — потенциальные подслушиватели насторожатся. Решат, что нам есть что скрывать.
Мда, проблема…
Обернувшись, я обнаружил, что Витька сидит на постели и трет глаза.
— С добрым вечером, — сказал я, — но насчет вечера не уверен.
Витька хмыкнул:
— А может, сон вообще не кончился? У меня чувство, что сон не кончится никак.
Он визгливо хихикнул. Потом еще раз, громче. Я нахмурился, а Витька принялся хохотать как безумный, повалившись на постель, корчась и стуча кулаком по подушке. Этот захлебывающийся смех длился долго — дольше, чем длится любой нормальный смех.
Я налил в стакан воду из графина. Вернулся к кроватям и протянул стакан Витьке, но тот хохотал, трясся, обливаясь слезами, и, похоже, ничего не видел.
— А ведь… во сне… можно… что хочешь сделать!.. — выдавил он. — Ик!.. Послать всех… нуаров… или сиберийцев туда, где солнце не светило! Хотя… здесь и так солнце не светит! Их уже послали, до нас, уа-ха-ха!
Я стоял над ним в полутемной комнате в чужих штанах и рубахе, со стаканом в руке, и ждал, когда истерика завершится. Все-таки она Витьку настигла. Отлично держался наш юноша, но у всего есть предел. Чересчур много впечатлений выпало на его долю за короткое время. Не спасло и то, что к нему вернулась память старого Витьки.
Постепенно смех сошел на нет, осталось отчаянное икание. Я снова протянул стакан, и на этот раз Витька его разглядел и взял. Зубы застучали о кромку.
— Это пройдет, — сказал я.
— Чт-то “эт-т-то”? — заикаясь и икая, спросил Витька.
— Реакция организма, вот что. Привыкнешь. А дальше будет легче.
— Если не сойду с ума…
— А мы оба уже сошли. Смотри на ситуацию с этой позиции. Если признать, что мы сумасшедшие, то и переживать нечего.
Витька допил воду и более-менее пришел в норму. Все же нервы у него крепкие.
— Упавший в воду дождя не боится, — пролепетал он и кисло улыбнулся. Его немного трясло, но помаленьку отпускало. — Знаешь, все это время… как мы перешли на эту сторону… я все-таки думал, что сплю… А сейчас выспался, проснулся — и вижу, что все, конец, сон кончился… Но я по-прежнему здесь…
Я улыбнулся ему как можно теплей. Модная прическа у Витьки растрепалась, а в светлой ношеной рубашке и залатанных штанах он больше не выглядел малолетним мажором. Теперь он походил на Гекльберри Финна, а я — на раба Джима. Только белого.
Как наш прикид будет смотреться в Князьграде и квест-башне? Как одеваются в столице? Если как в Москве в Скучном мире, то нас просто-напросто арестуют за неприличный вид и посадят в обезьянник или бомжатник.
Или дурку.
— Так… — почти нормальным голосом сказал Витька. — Мы с тобой не аннигилировали… Только одежда и личные вещи… оттуда…
— Витька, — перебил я, усиленно шевеля бровями. — Это из-за того, что мы прошли через дольмен. Магия Поганого поля.
— Это понятно, — отмахнулся он нетерпеливо. — Вопрос в другом: почему эта… магия сработала именно так?
Из глубин памяти всплыл язвительный смех, когда исчезла наша одежда. Померещилось? До сих пор мои чувства меня не обманывали — зря я им не верю. Просто не привык к тому, что сфера чувств проапгрейдена и сильно расширена. Хватит сомневаться в собственных экстрасенсорных способностях. Пора дать себе слово, что буду верить в ощущения. Нет у меня никаких галлюцинаций, шизофрении и видений — все абсолютно реально.
— Выясним со временем, — пообещал я. — Как говорила тетя Вера, сколько ниточке не виться, а конец будет…
Я замолк, вспомнив тетю. С чего вдруг вылезла ее фраза? Ведь жизнь до “глюка” в квест-камере так и осталась по ту сторону амнезии! Или это я сам придумал на автомате?
— Предлагаешь решать проблемы по мере их поступления? — криво осклабился Витька.
— Именно. Иначе и не получится. Ситуация слишком быстро меняется. Знаешь, в этом есть свой прикол, свой кайф. Адреналин.
— Спонтанность — признак настоящей жизни, — кивнул Витька. — Я тебе говорил об этом. В Скучном мире у меня не было никакой спонтанности, если не считать редких выходок, чтобы предков позлить. Отчим и матушка за меня все решили до самой пенсии. Это-то меня и выбешивало больше всего! А здесь такая спонтанность — бери, не хочу! Получается, здесь — реальный мир?
— Опять ты за старое? — покачал я головой. — Все ищешь реальный мир? Мечтаешь о свободе и спонтанности, а сам хочешь конкретики?
Витька выпрямился, скрестил голени и обхватил руками пальцы ног.
— А ведь ты прав! Я непоследователен! Пора забыть о планах, прежней жизни и начать жить по-новому! Какой глубокий философский инсайт ты мне сейчас подкинул!
— Обращайся, если что, — снизошел я. — Я философ хоть куда.
Наш разговор прервало покашливание в коридоре. Я выглянул — в тени мялся Гуж. В черных очках-консервах. При моем появлении улыбнулся.
— Пора идти, — сказал он.
***
Нас все же переодели в более приличное. В похожие штаны с рубашками, только поновее. Оказалось, в Князьграде также не принято шиковать, хоть в целом люди одеваются малость получше, чем в Посадах.
Умывшись и перекусив на скорую руку, мы с Гужем и Маем двинулись наверх через лабиринты нижнего города, наполненного вековой тьмой. С собой у нас был только один рюкзак, который нес Гуж. В нем лежала бомба — штука размером с баскетбольный мяч, состоящая из шестиугольников.
При виде шестиугольников (я разглядел их с помощью В-чутья) я насторожился. Это любимая форма россов. Но высказался лишь после того, как демонстративно ощупал прибор и взвесил в руке — бомба оказалась не слишком тяжелой.
— Сделано в Республике Росс? — спросил я.
— А как же! — не смутился Гуж. — Такие гадости только россы делать горазды!
Я поджал губы. Когда делаешь бомбу, то это, получается, “гадость”, а когда используешь, то это нормально? Интересная логика.
— Вы же пользуетесь этим, — встрял Витька.
— Не от хорошей жизни, — обрубил Гуж. — Мы такими вещами пользуемся по необходимости, а россы их делают просто так. С жиру бесятся.
— Спрос порождает предложение, — сказал я.
— Что?
— Вы покупаете, они и производят.
— Ага, — согласился Гуж, не совсем, вероятно, поняв посыл моей фразы. — Виноватых не найти в итоге.
Я не стал продолжать разговор на эту тему. Точно так же, как я смирился с существованием двух миров, так же я должен смириться с тем, что в обоих мирах живут люди вроде Гужа. Не понимающие и не желающие понимать некоторые простые вещи. Вроде той, что если ты идешь взрывать квест-башню, то не стоит по крайней мере хаять производителя бомбы…