…Где там Витька? Ему тоже так плохо?.. У него нет чипа — может ли эгрегор добраться и до него?
Неимоверным усилием воли я мысленно отступил, сделал как бы шаг назад и теперь смотрел на себя же корчащегося со стороны. Это ослабило боль и ошеломленность. Я снова воспринимал свое тело — оно стояло на прежнем месте, но мускулы свело судорогой, как недавно у жителей столицы. Еще одно сильнейшее, титаническое усилие — и я вытянул из кармана коробок спичек с таким трудом, словно он весил три пуда. Непослушными одеревеневшими пальцами извлек спичку и чиркнул. Почему-то был уверен, что не получится — коробок был сыроватый, так как лежал на мокром от дождя тротуаре, и внутренний тревожный пессимист пробудился, — но спичка с сухим скрежетом вспыхнула, брызнула мелкими искрами, загорелась в темноте ярким маячком.
Я был словно безымянный герой романа “Машина времени” Герберта Уэллса, который залез с коробком спичек в подземелья морлоков — жутковатых и мерзких ночных обитателей далекого будущего. Наверное, бессознательно я вспомнил этот роман, когда возле меня с балкона упал этот коробок. Имея дело с подземными жителями, всегда имей под рукой источник света… Эх, если б у меня был фонарь!
После стольких проведенных в темноте минут вспыхнувшая спичка воспринималась как галогеновый прожектор. Мысленно я будто стоял позади самого себя, абстрагировавшись от боли во всем теле, и был немного удивлен, не узрев впереди своего затылка и спины. Свет выхватил из мрака двух нуаров — Гужа и Мая. Невысоких, плотно сбитых мужичков лет тридцати-сорока, очень бледных, одетых в простую одежду мышино-серого цвета. Гуж был постарше и потолще и на круглой башке имел изрядную лысину в обрамлении мышиного же цвета клоков тонких волос. Май мог похвастать густой шевелюрой — но ее он явно редко расчесывал: шевелюра торчала колтуном.
Оба были в черных очках-консервах, которые вкупе с рыхлыми, мертвенно бледными рожами придавали внешности нуаров оттенок чего-то нечеловеческого, хтонического, мутантного, будто человека скрестили с гигантскими глазастыми крысами. Пока я их не разглядел при свете, в большей степени думал о них как о людях…
Свет, пусть и слабый, шокировал нуаров — они не ожидали такого поворота событий. Оба застыли, раззявив рты, в которых редким штакетником торчали острые зубы. Нуары по-прежнему находились под воздействием чип-эгрегора и, судя по всему, собственный воли не имели — или имели, но она была в значительной степени подавлена. Так или иначе, они впали в подобие транса — возможно, на несколько мгновений, но мне этого хватило.
Удушливое давление эгрегора на мой разум ослабло и затем пропало вовсе. По нервам все еще пробегали болезненные импульсы, но они не шли ни в какое сравнение с перенесенной болью. Спичка не сгорела и на четверть, когда я направил на нуаров Знак Урода и мысленно инициировал Знак Морока, которым с некоторых пор распоряжался без М-стикеров и заранее нарисованных символов.
Я словно провалился сквозь непроницаемые черные линзы в очках-консервах обоих нуаров. Звучит дико, но я не знаю, как еще описать то, что произошло. Разумеется, то, что я провернул на интуиции, без каких-либо оформленных мыслей, произошло не в материальном мире, а каком-то более тонком, мысленном, эгрегорном… Тем не менее, я поклялся бы на чем угодно, что произошло именно это — я з а б р а л с я в головы нуаров, а через них — в сам чип-эгрегор с его коллективным разумом.
И тут стряслась удивительная штука. Я стоял перед входом в подземелье с горящей спичкой, а время замедлилось до состояния неспешно текущей патоки, и одновременно пребывал в информационном океане, полном беззвучных голосов и эмоций. В этом океане у меня не было физического тела, но была воля — ею я как бы ухватился за собственное тело, застывшее в преддверии подземелья, и не позволил мощному энергетическому потоку умов-голосов-эмоций унести меня неведомо куда. А вот у членов Честного Собрания такой отчетливой связи со своими материальными телами, похоже, не было — они слишком глубоко погрузились в транс. Я ощущал их растерянность от моего вторжения. Их бесплотные умы метались вокруг меня, будто рыбки вокруг китовой акулы, и не могли мне ничего сделать.
Внезапно меня наполнили такая сила и воля, каких раньше не бывало. Меня будто подключили к мощной батарее, и энергия из нее текла в меня неостановимым потоком.
Осознав свое преимущество, я “поплыл” в этом океане подобно ледоколу в поисках нужной информации. Эгрегор воспротивился, но я легко сломал это сопротивление, точно продавил тонкую корку льда в водоеме собственным весом. Нужная информация была распределена в умах тех, кто составлял Честное Собрание, и мне нужно было лишь “принюхаться” к ним, выявляя того, кто обладает нужными знаниями. Вскоре я выяснил все, что нужно, но опять-таки не в виде конкретных концепций и данных, а видений, чувств, эмоций. В информационном океане показалось, что этого вполне достаточно, и я “задом” вынырнул из “полыньи”. Точнее, из черных линз нуаров.
И вот я опять в темном подвале у входа в катакомбы, а спичка в пальцах не сгорела и наполовину.
“Кажется, я прихватил больше сведений из чип-эгрегора, чем собирался, — подумал я отстраненно. — Пока трудно все это переварить и осознать… И мне словно кто-то помогал — кто-то настолько сильный, что я, в сущности, обошелся бы и без спички…”
Гуж и Май зашевелились — столбняк от двойного воздействия эгрегора и меня прошел. Сначала тихо, на низких нотах, затем все выше и громче они начали вопить. Что, голубчики, не понравилось, когда вас трахают прямо в мозг?
— Молчать! — прорычал я.
Нуары, покоренные силой Знаков, замолкли, затряслись, как от холода. Я глянул на Витьку — живой-здоровый, не успел ничего понять, бедолага, — подошел к парочке нуаров и сдернул очки сначала с Гужа, потом с Мая. Волшба не просто приковала их к месту, но и не позволяла даже прикрыть веки. Спичка, которая горела уже, казалось, целый час — так много мне пришлось пережить за эти крохотные мгновения, — осветила выпученные глаза с совершенно нечеловеческими крестообразными радужками и зрачками. Наверное, свет спички причинял им нереальные страдания, однако нуары не могли ни пикнуть, ни моргнуть. Над воротниками на шее по мучнистой коже расползались коричневатые пигментные пятна, поросшие грубыми курчавыми волосками, похожими на звериную шерсть. Сразу у обоих.
Наверняка эти пятна есть у всех нуаров. Вкупе с другими отклонениями от норм человеческой анатомии, невидимыми пока что под одеждой.
Отклонения были и в психике, судя по тем впечатлениям, которые я получил при ближайшем знакомстве с эгрегором. Злосчастная вакцинация (если верить Честному Собранию) изменила нуаров очень сильно — это уже были не Хомо сапиенсы, а какие-то совсем другие разумные существа.
— Жесть! — воскликнул Витька. — Да они мутанты! Морлоки самые настоящие!
— И не говори, — произнес я не без ноток отвращения. Модная в Скучном мире толерантность научила меня с пониманием относиться к “не таким, как я”, а Поганое поле и вовсе приучило взирать даже на Уродов спокойно, без лишних страстей. Однако нуары в темноте представлялись обычными людьми, просто очень тихими и с развитым “радаром”. Получается, они постоянно нас обманывали — в том числе и тем, что казались обычными людьми без зрения, но с развитым чутьем. Свет же, как обычно, расставил все на свои места, продемонстрировав, что мутации подземных жителей зашли слишком далеко. Наверняка они с верхними жителями уже и скрещиваться не способны, как разные виды…
И эти существа перехватили управление квест-камерой!
— Ты прав, Витька, — проговорил я медленно. Заглянул прямо в крестообразные зрачки. Видит ли он меня? Вряд ли. Он видит одно сплошное сияние и — возможно — пятно вместо моего лица. — Гуж, а ты не так уж дюж! Что, хотели сломать мою волю, Честное Собрание? Кишка у вас тонка!
Я был возбужден, сердце стучало в бешеном темпе. Если б я проиграл, чип-эгрегор превратил бы мои мозги в фарш. Выживи я, стал бы в лучшем случае овощем… А Витька остался бы один на один с этими лживыми мутантами. Меня переполнял гнев и желание хотя бы на словах вытереть о Честное Собрание ноги. Чтобы впредь знали, с кем связываются…