За минуту уселись в машине, вызвав беззвучный ажиотаж среди охранниц. Наверное, они сочли, что случилось нечто экстраординарное — например, побег. Вот начальство и суетится и ничего не объясняет. Благо, здешние сотрудники привыкли, что с ними секретами не делятся.
Оксана показывала дорогу. Долго мы не добирались: не успел я усесться как следует, как приехали, завернув на площадку перед одним из бараков, на которой сушились робы и постельное белье. Вдали, за бараком, громоздилось еще одно строение, крупное, горбатое, уродливое. Там что-то гремело. Это была мельница, работающая на водяной турбине.
Людей поблизости почти не было — все ушли на работу, кроме одной охранницы, покуривающей у входа. При виде нас она вскочила с табуретки, вытянулась.
— Вольно, — негромким и недовольным голосом высокого начальника обронила Оксана Федоровна. — Проведи к больной.
Охранница, видимо, уже была в курсе относительно внезапного интереса со стороны руководства к арестантке по имени Вера. Развернувшись, она повела нас по темному, затхлому коридору с привычным двойным рядом дверей. Я мельком глянул: жилые просторные помещения с нарами, одна ванная комната с заплесневелыми стенами, одна прачечная — довольно большая. Вероятно, в этом бараке проживали те, кто не мог работать на лесоповале, а потому трудился на работах попроще и полегче — на мельнице или в прачечной.
Тетя Вера лежала в самом углу длинного помещения, на нижних нарах, еще более худая, посеревшая, высохшая как мумия.
При виде нее остатки надежды, что я ее смогу забрать в Поганое поле и она там со временем поправится, улетучились. Поднять и увезти ее можно, но долго она не протянет — ни здесь, ни в Поганом поле.
Я отпихнул с дороги Самого и сел на край койки. От тети пахло тяжелой болезнью. Я думал, она спит, но как только присел, она открыла глаза.
— Олесь?
— Это я, тетя Вера, — сказал я и замолк.
Виктор Семеныч, Оксана Федоровна, Витька и безымянная охранница, благоухающая крепким табаком, топтались рядом.
— Вот, занесло меня сюда… — слабо прошептала тетя, не удивившись, какого лешего я здесь делаю. Может, посчитала, что я ей снюсь.
— Да как тебя занесло-то? — вырвалось у меня. — Почему тебя арестовали? Кто-то тебя подставил?
При этом я так глянул на Виктора Семеныча, что тот в испуге отступил. Возможно, я неосознанно “выстрелил” в него волшбой — не знаю.
— Да никто не подставлял, сама подставилась… — Тетя Вера попыталась улыбнуться. — С Администратором нашего Посада поругалась маленько, вовремя не остановилась, он меня сгоряча и… Сама виновата.
— Поругалась? — изумился я. — На тебя непохоже…
— И на старуху бывает проруха… Думала, тебя Модераторы забрали, требовала, чтобы вернули на место…
Я помолчал.
— Так это из-за меня? Ты меня искала? У Админа и Модераторов?
— Ну да. Тебя ж на ночь заперли… до того, как ты пропал без вести. Я и подумала, что не мог ты без записки, без слова исчезнуть… Я потом уже подумала, что неспроста в то же время Витька Смольянинов, соседский мальчишка, пропал…
Мы с Витькой переглянулись. Пацан сжал зубы — ему тоже было неловко, но не так, как мне. Он-то не вполне помнит события до смерти…
— Это я сама глупая, — продолжала тетя и закрыла глаза. — Понесло меня куда-то, будто Погань голову одурманила… Вот и оказалась я здесь… Слава Вечной Сиберии, хоть Рина мне помогает…
Я посмотрел на охранницу.
— Кто такая Рина?
— Заключенная номер 52-877, — отрапортовала та с таким видом, будто тренировалась всю ночь. — Вот здесь ее место.
И показала на верхние нары.
Соседки они с тетей Верой, стало быть…
— Я тебя заберу, тетя Вера, — пообещал я. — И с Админом отдельно поговорю…
— Я же помру скоро, Олеська, — с улыбкой, как о чем-то само собой разумеющемся, сказала тетя. — Куда ты меня заберешь?
— В Поганое поле, — ответил я твердо. План выстраивался в голове — тоскливый план, беспросветный, но все же план. — Если помирать тебе пора настанет, помрешь в Поганом поле, на воле. И не славь Вечную Сиберию — это из-за нее ты на каторге!
“…и похороню я тебя в Ведьмином круге, — додумал я. — Глядишь, вернешься… Как мы с Витькой”.
Тетя наощупь нашла мою руку, сжала сухими холодными пальцами.
Я совсем перестал мониторить обстановку, но Ива привлекла мое внимание:
— Олесь! Охранница кого-то привела без твоей команды.
Я повернулся — охранница действительно привела девушку лет тридцати, худенькую (на каторге только Василиса Терентьевна толстая, насколько я понял), почерневшую на солнце, с преждевременными морщинами на осунувшемся лице и тоскливыми глазами. Когда-то, вероятно, она была ничего себе, но каторга лишила ее красоты, превратив в замученную постоянным трудом женщину.
— Вот она, номер 52-877. Привела вот… Решила, что хотите видеть…
Инициативная, подумал я. Инициатива наказуема, разве охранница этого не знает? И проявила она эту инициативу без воздействия Знаков, сочтя меня за какое-то высокое начальство…
— Спасибо, — буркнул я.
— Слава Вэсэ! — гаркнула охранница.
— Вы — Рина? — обратился я к женщине.
— Да, — ответила та, испуганно и в то же время пристально разглядывая меня. Откуда ей знать, кто я такой и почему мне подчиняются охранники? Я ее не морочил.
— Я благодарю… — начал я и охрип. Откашлявшись, продолжал: — Благодарю за то, что ухаживали за моей тетей…
— Вот ее заберите, — вмешалась тетя Вера. — А я вам зачем? Ходить сил у меня больше нет.
— Ходить тебе не придется… — Я выпрямился. Невнятный план в голове обрел четкие очертания. — Тебя повезут на машине. А Рина поедет с нами. Вы ведь поедете с нами в Поганое поле? На волю?
В тусклых глазах Рины блеснуло что-то непонятное и погасло.
— С удовольствием, — сказала она.
Я поднялся.
— Мне нужна машина, запас еды… — начал я, обращаясь одновременно к Самому и его подруге.
— И лекарства для тети, — подсказала Ива.
— И лекарства — все, какие есть, — повторил я вслух.
— Надолго ли батареи хватит? — встрял Витька.
Охранница разинула рот. Я и позабыл, что она не зомбирована волшбой, и ударил ее Знаком. Рот сразу закрылся.
— Есть складная солнечная батарея, — подобострастно сообщил Сам. — Правда, заряжается долго, часа два…
— Часа два? — восхитился Витька. — Это не долго! Росские технологии, наверное?
— Это на твоей машине? — уточнил я у Самого. Он кивнул. — Отлично. Тогда мы поедем на твоей тачке, а сам вернешься как-нибудь своим ходом.
Начальник каторги ничего против, разумеется, не имел — сейчас он выполнял поручения абсолютно не критично и беспрекословно, будто ему приказывал сам Председатель Вечной Сиберии.
Я посмотрел на умирающую тетушку, на Витьку, на троих “сотрудников” каторги и Рину, добрую женщину, ухаживающую за тетей. Эх, подумалось мне, вот бы самого себя зачаровать, чтобы ни о чем не сожалеть, не корить себя, не рефлексировать почем зря.
***
Судьба словно смирилась с тем, что меня не остановить, и больше препон не чинила. “Егорушки” мне не попадалось, прочих проблем не возникало.
Я отнес тетю в машину Самого, разместил ее на заднем сидении, накрыл пледом. Там же села Рина. Вещей у нее с собой почти не было — только маленький потрепанный мешочек. Оксана Федоровна вместе с охранницей притащили таз сухарей, заварки, сушеного мяса, печенья, консервов и прочих продуктов, которые не испортятся сразу без холодильника. Прихватили глубокую кастрюлю с каким-то варевом, приготовленным сегодняшним утром, брезентовую палатку, в которой обитали те, кто ночевал прямо на лесопилке, еще кое-что для хозяйства, благо на каторге было все, чтобы жить в предельно простых условиях на природе. Багажник забили под завязку.