— Ты киношек насмотрелся, — хмыкнул я. — Слишком много допущений. Нас объединяет не эксперимент, а Поганое поле.
— Сейчас это неважно, — отрезал пацан. — Гипотеза третья: оба мира реальны, и мы перемещаемся туда-сюда, но не телами, а… типа душой. Или психической матрицей сознания.
— А ты начитанный, — одобрил я.
— Подписан на канал в Телеге про реинкарнацию, — хмыкнул он. — И на пару ютуб-каналов на тему нейрофизиологии. Гипотеза четвертая: один из миров нереальный, а другой — реальный.
— Какой именно?
— Не имеет значения. По этой гипотезе наш мир и может быть лимбом, понимаешь?
— Или тот, — добавил я. — Если во время того эксперимента я умер, то попал в Поганое поле, как призрак, не понимающий, что он призрак… Блин! Ну бред же!
— Бред — это то, что не вписывается в узкие рамки человеческого мировосприятия, — сказал Витька. — И чем человек тупее, тем эти рамки у́же. Поэтому для тупицы очень многие вещи — бред. А на самом деле это может быть вовсе не бредом. Если ты умер во время эксперимента и попал в Поганое поле, то как потом вернулся? И я что-то не припоминаю ни одного случая, когда мог бы откинуть концы.
Я хотел что-то ответить, но в итоге запутался во всех этих предположениях о реальных и нереальных мирах.
— Гипотеза пятая, — продолжил Витька, когда я так и не выдавил ни слова, — оба мира нереальны, и найти ens realissimum, наиреальнейшую вселенную, бессмысленно.
— Такое тоже возможно? — устало осведомился я. Разговор начинал утомлять. Бесполезные умствования…
— Еще как! Согласно индийской традиции мы все живем в мире иллюзий — Сансаре. А в Сансаре миллиарды миров.
— И все нереальные?
— В какой-то мере да. Гипотеза шестая…
— Ладно, хватит с меня гипотез, — перебил я. — Это все сплошная философия. Пользы от нее ноль. Что делать-то будем?
Витька внимательно заглянул мне в глаза. Он был очень серьезен.
— Ты можешь вообще ничего не делать, Олесь. Живи себе дальше, а Поганое поле вспоминай, как длинный и интересный сон. Книжку напиши и в интернете опубликуй — там такое любят. Глядишь, прославишься.
Я проигнорировал насмешливый подтекст его слов, хотя говорил он спокойно, без ехидства. Подумав, я сказал:
— Я хочу вернуться туда. В Поганое поле.
— Даже если оно нереальное?
— Даже если. Я-то не уверен, что этот самый мир реален… так что терять нечего. И раз уж нужно выбирать, то там мне будет лучше.
— Правильная позиция, — одобрил Витька. — Вот и я хочу разобраться…
— И как ты будешь разбираться? Дальше строить гипотезы?
На сей раз пришла очередь Витьки пропускать мимо ушей шпильку.
— В детстве я жил в деревне, — сказал он. — Неподалеку от города. У бабушки и дедушки там дом. Правда, бабушка умерла, так что там живет один дедушка… Так вот, возле той деревни в лесу есть этот самый… дольмен. А вокруг него кто-то выложил круг из камней поменьше.
— Ведьмин круг? — оживился я.
— Получается, да. Когда ты рассказал, где меня… э-э-э… похоронил, я сразу вспомнил про тот дольмен. А до нашей встречи думал, что он мне и снится. Нам надо туда съездить и…
— …переночевать в нем? — догадался я.
— Именно. Надеюсь, сработает.
Витька проводил взглядом пару девочек его возраста. Они оглянулись, наткнулись на его взгляд и дружно захихикали. Витька покусал губы, взгляд его расфокусировался. Я понял, что он едва заметил этих девчушек, усиленно размышляя.
— Да, — сказал он, отвечая на собственный мысленный вопрос, — придется сделать так…
— Сделать как?
— Сбежать из дома. С тобой. Мать и отчим меня одного не отпустят. Если я скажу, что хочу навестить деда, отчим велит Матвею отвезти меня. А с ним никакой ночевки в Ведьмином круге не получится.
— А с дедом получится?
— А он немного не в себе, — отмахнулся Витька и впервые за все время нашей встречи улыбнулся. — Забудет, что я приехал, через несколько минут. А его горничной наплевать на то, чем мы будем в лесу заниматься.
— У него и горничная есть?
— Да, отчим нанял одну тетку ухаживать за дедом.
— Если ты сбежишь из дома со мной, меня обвинят в киднеппинге. А это серьезная статья.
— Статья будет, если заявление написать, — парировал грамотный Витька. — А я постараюсь, чтобы не написали… Да и вообще, если мы вернемся в Поганое поле, это будет неважно.
Повисла пауза. Солнце зашло за крыши высоток на западе, на аллею легла тень, дневная жара спала. Гуляющих стало еще больше.
Я повернулся к Витьке и некоторое время наблюдал его профиль.
— Ты тоже хочешь вернуться? — наконец тихо спросил я.
— Для меня тот мир как сон, — ответил он. — Но если он реален, я хочу туда. — Он воодушевился и в кои-то веки стал соответствовать своему возрасту. — Это же охренительный шанс доказать, что мир не такой скучный и унылый, как думает большинство! Вероятно, мы докажем реинкарнацию, множественность вселенных и еще неизвестно сколько всего. И я ни за что не упущу такой шанс, Олесь!
Это азарт передался мне.
— Ну так поехали прямо сейчас. Сядем в автобус, или я возьму тачку в аренду и…
— Куда это ты собрался увозить моего подопечного? — проговорил кто-то над нами.
Я поднял голову.
Перед нами, уперев руки в боки, стоял Матвей.
Витька полувозмущенно-полуудивленно воскликнул:
— Ты как меня нашел?
— Я профессионал, — сказал Матвей, надувшись от гордости.
— Какую-то прогу на мой телефон установил? — нахмурился Витька.
— Ага! — радостно ответил Матвей. — Но не я, а твои родители. Для твоей же безопасности. Чтобы, если с тобой свяжется такой проходимец, как вот этот гражданин…
Он посмотрел, сощурившись, на меня.
А у меня внезапно кончилось терпение. Я вообще по жизни человек гневливый и вспыльчивый. Сначала бью в табло, а потом разговариваю. А тут столько всего навалилось на мою бедную головушку, что ни о каком здравом смысле и речи не шло. Я встал со скамейки и оказался на полголовы выше этого грубого водителя-няньки.
— Ты кого назвал проходимцем? А? — рявкнул я.
— Спокойно, — протянул Матвей, не отступив передо мной ни на шаг. — У тебя и так проблемы, так что не усугубляй…
— Ты. Кого. Назвал. Проходимцем? — чеканил я, толкая его при каждом слове ладонью в грудь.
От каждого неслабого тычка Матвей отшатывался, а лицо его вытягивалось в гримасе злобы и испуга. Весил он с центнер, и легкость, с какой я отпихивал его к противоположному краю аллеи, водителя-телохранителя наверняка впечатлила.
Очутившись у самого бордюра, он попытался сопротивляться — резко отпихнул мою руку и попытался ударить кулаком в челюсть.
Я уклонился и во время реверсивного движения туловищем врезал ему под ребра.
Матвей издал всхлип и согнулся вдвое, но я не дал ему сложиться, схватив одной рукой за горло, а другой — за ремень под пузом.
Рядом кто-то испуганно вскрикнул, но я, не обращая на прохожих внимания, поднял Матвея, как соломенное чучело, и швырнул на клумбу. Он бухнулся, как мешок с песком. Снова кто-то вскрикнул, и я обернулся. Неподалеку стояли, закрывая рты ладонями, давешние малолетние смешливые красавицы, строившие глазки Витьке.
— Фигасе, — проговорила одна из них, глядя на меня округлившимися глазами.
Витька вскочил со скамейки и встал рядом со мной. По всей видимости, никакого сострадания к Матвею он не испытывал. Скорее, наоборот. Он с улыбкой следил за попытками Матвея подняться на ноги.
Наконец, — далеко не с первого раза, — водителю это удалось. Он весь перемазался в глине, а на брюках налипли лепестки хризантем. Клумбу он раскурочил знатно — здесь будто свинья с поросятами отдыхала. К тому времени мой гнев иссяк, но и у Матвея начисто пропало желание драться. Косясь на меня и спотыкаясь, он пошел в обход меня в сторону выхода из аллеи.
— Поедет предкам жаловаться, — прошептал Витька.
Я и сам это понимал. Вдоль аллеи на каждом столбе и дереве висят камеры. Нашу маленькую возню стопроцентно засняли и записали в память компьютеров. На этом видео ясно видно, что я первым начал пихаться, а потом надумал сделать жим штанги стоя, причем вместо штанги использовал живого человека.