— Что вы должны? — спрашиваю я на автомате, теряя нить разговора.
— Свободу. Мы должны друг другу свободу.
…Я проснулся, и тут же на интерфейсе моего нейрочипа возникла Ива.
— Тебе снова снился кошмар, Олесь.
Я закряхтел и не ответил. Этой ночью я заснул сидя за рулем машины, не ложился в палатке, которую поставили Рина и Витька. Весь день мы ехали на юг вдоль большой реки Северянки в направлении Князьграда, но из-за непролазных дебрей продвинулись недалеко. Витька предложил плыть на катере, который мы припрятали недалеко от пирса, но это означало оставить машину. А колеса нам нужны в будущем. Я руководствовался еще и другими соображениями: на реке нас видно далеко, а в чащобе мы невидимы — никакие сиберийцы или неведомые северяне на драккарах нас не засекут.
В результате мы несколько раз заезжали в тупики, откуда приходилось выезжать задом и по жуткому бездорожью. Батарея быстро сдыхала, и мы останавливались на часок-другой, чтобы ее подзарядить. Идиотская техника Вечной Сиберии (пусть и сделанная в Росс) не предполагала одновременной езды и подзарядки.
В дорогу мы выступили сразу после похорон — таких, каких хотела тетя Вера: без молитв и магии, на солнечной полянке вдали от Ведьминого круга.
Меня мучила совесть. Я должен был воспротивиться желанию тети и похоронить ее в Ведьмином круге. Если бы тетя Вера воскресла, небось уже не пожелала бы необратимой смерти. Больной и страдающий человек жаждет избавления от мук, здоровый же просто так смерти не пожелает. А сон-кошмар, где в туманном поле бродят пятеро незнакомых знакомцев, — лишнее доказательство тому, что теперь я буду винить себя: не настоял на своем, не уговорил, не сделал по-своему…
— Я могу помочь, — сказала Ива, не дождавшись моей реакции.
— В чем?
— В наведении порядка в твоей голове. Могу ослабить эмоциональное давление определенных воспоминаний.
— Спасибо, но не надо. В моей голове и так кто только не шарился и не шарится до сих пор… Наводить там порядок значит усугублять хаос. По-хорошему мне бы полностью восстановить память, но я не могу сказать, что хочу этого.
— Почему?
— Я привык к тому, что я — это я. Ведун без памяти, без прошлого, неведомо откуда взявшийся и невесть куда бредущий…
— У тебя есть план. Спасти Киру.
— Да… Тетю-то я уже спас…
— Ты напрасно винишь себя в ее смерти. Ты не можешь отвечать за все прихоти судьбы. Думать иначе — страдать комплексом Бога.
— У меня нет комплекса Бога, Ива. И я не думаю, что полностью виноват в том, что тетя попала на каторгу. И больна она была еще до моего глюка, так что рано или поздно… Просто сейчас — прямо сейчас — у меня столько силы! Но толку от нее мало. Рина и Витька правы: с такой силой я просто обязан навести порядок в мире, нельзя ведь зарывать магические таланты в землю! Но как навести порядок в мире, если в голове бардак? Я не хочу быть председателем или монархом, решать за других, вести за собой, я просто…
— Чего же ты хочешь на самом деле, Олесь?
Я задумался. А чего я, собственно, хочу? Покоя? Жизни в становище Отщепенцев рядом с Кирой и наложницами? Ха, рядом с Кирой и наложницами покоя мне не найти!.. Хочу ли я жизни в Республике Росс, чтобы переезжать каждый месяц из Секции в Секцию в поисках новых впечатлений?
— Не знаю, — выдавил я. — В том-то и беда. Я не знаю.
— Ты заблудился, — мягко сказала Ива. — Но обязательно найдешь свой путь.
Я вздохнул, потер глаза. Ночь была на исходе, но на прогалине, где мы остановились на ночевку, царила непроницаемая тьма. Третьим оком я “разглядел” палатку рядом с машиной, два живых спящих тела внутри, кольцо из ведьмовских мешочков…
И Урода на самой границы этого круга. Он таращился в нашу сторону, но ничего не предпринимал. Не мог переступить магическую границу.
— Пошел вон! — негромко произнес я, подбавив в голос чуток волшбы. Сумрачная тень Урода бесшумно метнулась прочь, в кусты.
Насколько я понял, мы находились на территории Поганого поля, а земли Вечной Сиберии, по которой Уроды и прочая Погань отчего-то ходить не может, отодвинулись от берега реки на несколько километров. Сообщения между страной и каторгой происходят в основном по реке, но есть и сухопутный путь. Мы перемещались между рекой и этим путем, чтобы не привлекать лишнего внимания.
— Кем были твои родители, Олесь? — вдруг спросила Ива.
— Что? — вздрогнул я.
— Твои родители. Знание прошлого порой помогает понять настоящее и определить будущее.
— Я… я никогда не вспоминал родителей.
Это открытие ударило не хуже боксера-профессионала. А ведь точно! Я н и р а з у не вспоминал родителей со времен глюка. И, возможно, до глюка, просто не помню я те времена.
— Ты сирота?
— Не знаю… Мысль о родителях не приходила… Странно-то как, а? Ни в Скучном мире, ни в этом…
— Ты помнишь, кто они, как выглядят?
Я напряг память — бесполезно. Там, где должны быть воспоминания о родителях, — звенящая пустота.
— Хм, — произнесла Ива. — Я не вижу, чтобы тебе стирали память… Воспоминаний будто не было с самого начала…
— Что ты хочешь этим сказать? Что я из пробирки?
— Нет. Скорее, что тебе полностью переустановили программное обеспечение.
Я нахмурился.
— Эй! Я не компьютер!
— Это просто термины, — объяснила Ива мягко. — Человеческий разум, конечно, сильно отличается от компьютера, он развивается постепенно, изнутри, разворачиваясь, как цветок, вырастая, как вырастает дерево из крохотного семечка. А компьютер, искусственный интеллект конструируется из уже готовых фрагментов-паттернов… Хотя в Секции Грин есть технологии выращивания компьютеров на базе биологической матрицы… Тем не менее, Олесь, тебе не просто стерли воспоминания, но переустановили личность.
У меня бешено застучало сердце.
— То есть я — это кто-то другой в чужом теле? Новая душа? А старая где? Умерла?
— Душа — это вопрос веры. До сих пор наука Республики Росс не подтвердила существование в человеке чего-то еще, кроме физического и психического аспектов. Личность — это своего рода агрегат, сочетание устойчивых шаблонов реагирования, и ничего больше. В мозге нет волевого центра, центрального “я”, только специализация разной степени строгости, замешанная на голографическо-фрактальном принципе…
— Ты можешь попроще? Я — это я или кто-то другой?
— Ты всегда ты, — Ива улыбнулась. — Ты — это река. Вроде бы одна и та же, но всегда разная, и в ней нет ничего, что остается постоянным.
— Так, поперла философия ИИ, — заворчал я. — Ты меня утешаешь после того, как огорошила новостью о переустановке личности…
— Переустановка личности — это переустановка всех шаблонов реагирования, входящих в ее состав. Кроме них, в личности больше нет ничего.
— Как это нет? Я ведь чувствую себя как… себя! Я — это я!
— Это иллюзия — как и я сама. Ты видишь меня и разговариваешь со мной, но объективно я не существую в природе. Если в тебе есть нечто постоянное, почему у тебя каждый день разное настроение? И почему во сне ты воспринимаешь себя совсем иначе, если вообще воспринимаешь? Сознание — это поток, река, которая кажется цельной и постоянной, но в ней нет ничего, кроме воды…
— Еще рыбешка есть… — фыркнул я. От философских разговоров сонливость слетела окончательно. — Кстати, о снах. Ты не уловила наведенной психической передачи?
— Нет, но думаю, что твой нейрочип не имеет достаточных мощностей для улавливания всех пси-передач.
— Ладно… Разберемся со временем…
***
Я бы не сказал, что открытие Ивы о переустановке личности меня сильно шокировало. Привык уже к новостям подобного толка. И раньше знал, что прошлого у меня нет — теперь выяснилось, что нет и личности. Всего-то.
Переживать не о чем. Прошлое в прошлом, а мы все в настоящем. Вот о нем и надо думать и на нем концентрироваться.