Я вернулся домой, положил перед ним сигареты и ушел в другую комнату. Он пытался открыть пачку, но у него не получалось – лишь одна рука работала после инсульта. Я вернулся, молча, не глядя на него открыл пачку, снова ушел в комнату. Через полминуты запахло табаком – он закурил, получил свою дозу, успокоился.
Глава 22
Я уперся взглядом в материн портрет в черной рамке, он был по-прежнему на месте, на столе, за которым мы все когда-то сидели, который ломился от еды, за которым кто только не перебывал. Перевел взгляд на ее халаты, ночные рубашки, висящие на крючках за дверью. Ком подкатил к горлу, на глаза набежала пелена. Подошел к ее трюмо, увидел на нем шкатулки, духи, тюбики с губной помадой, которые она так и не использовала до конца, все берегла. К чему была вся эта экономия? Я стал их расшвыривать – тюбики полетели на пол, закатились под трюмо… Лег на пол и принялся рассматривать их: ага, вот этот я ей подарил, Clinique, правда ей не очень понравился цвет, слишком темный, хотя я выбирал ее любимый сливовый. Вот этот какая-то дешевка, наверное, сама покупала… Еще какая-то дешевка. Откуда у нее столько этой помады? Она и губы-то в последние годы почти не красила – в магазин ей, что ли, накрашенной было ходить, или с Биликом, на речку?
Меня позвал отец – спросил, когда я поеду обратно. «Скоро поеду!» – крикнул я ему в ответ, не поднимаясь с пола, и продолжил смотреть. Мне уже надоели эти предметы, их выпуклость, нарочитость и преднамеренность. Я всегда удивлялся свойствам некоторых вещей – обычно маленькие, под особым углом они могли заполнить собой все пространство. Потом поднялся, отряхнул брюки от пыли и подобрал все тюбики, поставил их на место. Вставшие на трюмо, они снова стали маленькими и незначительными.
Я лег на диван и впервые за все время вспомнил, что это то место, на котором она умирала. Брат отказывался на нем спать – я считал это малодушием и суеверием. Где-то я понимал его, но сам спокойно спал на нем, безмятежно и сладко.
Проснувшись после недолгого сна, я встал и пошел на кухню, по пути прошел мимо отцовой комнаты, из которой доносился несильный храп, он опять заснул. Я старался не шуметь. Раньше, когда был здоров, он храпел сильнее, мать жаловалась, что не могла уснуть. Его дыхание стало тяжелым и неспокойным. Как было бы хорошо сказать ему что-то хорошее, обнять его, посмеяться над чем-то вместо того, чтобы ругаться. Я стоял на кухне, ел хлеб с маслом, больше ничего не нашел. Слезы текли по щекам, я всхлипывал от жалости к себе, к инвалиду в соседней комнате, моему отцу, к матери, которая ушла от нас туда, откуда не возвращаются… Даже брата я в этот момент жалел, хотя мы все еще были в ссоре и очень мало общались.
Пока отец спал, я спустился двумя этажами ниже, к соседке и давней подруге нашей семьи, тете Алле. Это она давала матери деньги взаймы, она же ее мыла в последний раз, присутствовала на всех торжествах, без нее не проходило ни одного более-менее значимого события, она знала о нас все. Разговор зашел о матери, конечно. Тетя Алла оживилась: «Как она вас опекала, оберегала, просто пылинки сдувала! Вот я не нянчилась со своим Сережкой, и правильно… Думала недавно, почему вам так сложно в жизни? А ведь ясно, почему. Это все Люба, ваша мать, эх, ребята, разбаловала она вас!» Потом зашел разговор о ее сыне, Сереге. У него были неприятности на работе – завод снова встал, всех выгнали в отпуск за свой счет. Еще они сильно поругались – тетя Алла мне про это не сказала, но я узнал от тети Гали. Серега пришел помочь ей, она закричала на него – он сорвался и стал орать страшным голосом. «Так орал, что люстра ходила ходуном», – добавила она. Наверное, тетя Алла была права, когда говорила про воспитание. Несмотря на ее жесткость, а может благодаря ей, Серега вырос самостоятельным и суровым. Возможно, он так и не узнал, что такое большая материнская любовь, да и нужно ли это всем? Особенно если учитывать тот вред, который эта любовь может принести. Зато я узнал, причем в невероятных количествах. Вот бы всем что-то в серединке досталось, которая недаром зовется золотой. Но так в жизни получается, что кому-то насыпают до краев, а у кого-то тарелка совсем пустая.
Глава 23
Я уже ехал на электричке обратно в Москву. Не попрощался с отцом, он спал, не хотел его будить, да и прощаться в любом случае не хотелось. Он, когда проснулся, наверное, стал меня звать. Потом успокоился, приподнялся на кровати и закурил… Слезы навернулись на глаза, стало жалко его, но я сдержался.