В Антверпене видел красивый готический собор – высоченный, он торчал как шиш посреди главной площади, протыкая острым шпилем небо. Внутри были картины Рубенса на религиозные темы, что-то про страсти святых, очень по-барочному. Хотел сходить в его дом-музей, но было мало времени, не успел, да и адреса не знал. В сувенирном магазине на главной площади купил двух деревянных кукол с острыми носами, напоминавших Буратино, только более зловещих. Кстати, отец тоже привез мне однажды красивую куклу – солдата национальной гвардии Британии. Но оказалось, что это не мне, а для украшения серванта, для показухи, как обычно. Тем не менее я брал его оттуда и играл с ним, когда очень хотел, хоть и знал, что отец этого не одобрит. Еще по случайности играя я проломил голову его любимой игрушке-сувениру – он называл его Кэптен Ник. Это была раскрашенная пластиковая фигурка пожилого моряка, которой он особо дорожил, его, так сказать, «проекция». Он любил называть себя «старым морским волком» (и в шутку, и всерьез) и часто припоминал мне этот случай, но, как ни странно, не ругал так сильно, как за другие проступки.
Немного постояв на набережной реки Шельда, исследовав Хет Стейн, остатки крепости, «визитной карточки города», как называли ее в путеводителях, я увидел вдалеке очертания порта. Сердце замерло: именно сюда он прибыл в свой второй рейс на Запад, это также был год моего рождения. Потом он еще несколько раз здесь бывал. Я попробовал представить, что он мог чувствовать, впервые здесь оказавшись, увидев улицы и здания совершенно другого типа, магазины, полные всякой всячины и людей, которым нет до тебя никакого дела. Уверен, это был шок. После СССР с его дефицитом всего и вся, доносительством, отсутствием частной жизни и общим убожеством всего вокруг это было равнозначно высадке на Луну.
В тот же день из Антверпена съездил в Брюгге, сувенирный город с каналами и пряничной площадью. Приехал туда поздно, все музеи были закрыты, сам город был полон пожилых, хорошо одетых туристов. В Брюгге мне стало грустно, вспомнил мать – вот бы ей сюда, в эту красоту! Она ведь нигде не была, кроме Москвы да в лучшем случае Питера… Отец – он-то многое видел, ну, может, не был он в этом пряничном, старперском Брюгге, и что с того? Он весь мир объездил! А она… Слезы досады потекли по лицу, я всхлипнул и повернул к вокзалу. Прочь из этого сонного, старинного города! Одни пердуны на улицах! По дороге мне все-таки встретилась группа молодежи, они шли, громко говорили по-голландски и смотрелись как пришельцы из космоса в этих средневековых декорациях.
В Брюсселе меня не покидало ощущение тревоги и опасности. Я постоянно чувствовал, что за мной кто-то наблюдает. И точно: один раз это был чернокожий парень, от которого я смог отвязаться, лишь остановившись и посмотрев ему в глаза. В другой раз это был араб, который долго шел за мной на расстоянии. Я зашел в кафе, сел за столик и заказал поесть. Он тоже зашел, покрутился у стойки, кинул на меня взгляд и вышел. Сам город понравился, особенно ажурная, прихотливая, с явным перебором выстроенная и украшенная главная площадь, Гран-Пляс, но здесь это смотрелось довольно органично. В городах Фландрии это было бы полным китчем.
Амстердам, город-деревня с купеческими домами, везде вода – вот откуда идея Петра I сделать таким же Петербург! Расслабленные люди в барах и кофешопах, где курят траву и прочие легкие наркотики, беседующие на непонятном шершавом языке, успокоили меня после нервного Брюсселя. Я вслушивался в эту смесь немецкого и английского с характерными причмокиваниями и неожиданными каркающими звуками, и мне казалось, что я плыл по течению реки, без остановки и без цели. Выйдя из кафе, я подошел к каналу и долго смотрел на воду, пока она не стала меня гипнотизировать.
На следующий день я шатался по барахолкам. Оказавшись у Центрального вокзала, зашел внутрь, купил наугад билет и сел на поезд. Он привез меня в крохотный городок, к серому морю, осеннему и сердитому. Я долго гулял по пустому пляжу с закрытыми на зиму летними домиками среди дюн. Сезон уже кончился. С моря дул прохладный ветер, я замерз и довольно долго ждал обратный поезд. Я подумал, что отец, наверное, тоже видел этот простой, но трогательный пейзаж, если, конечно, у него была возможность выехать из Амстердама. В самом городе он точно был, помню, как он рассказывал о нем с восторгом. Мне Амстердам казался тогда средоточием порока и распущенности. Оказался же вполне себе спокойным городом, сонным и мирным. Ну да, горел своими огнями квартал красных фонарей, когда я проходил мимо одной из витрин, мне улыбнулась и поманила пальчиком красивая азиатка, кажется, транссексуал. Я долго потом вспоминал это красивое и порочное лицо из темноты, освещенное красным светом, изящно накрашенное, абсолютно женское, но с медленно проступающими мужскими чертами, как будто провели тушью по тонкой бумаге. В другой раз это была блондинистая украинка, крупная и нагловатая, она грубыми знаками предлагала зайти внутрь, я отвернулся и ускорил шаг, мне надо было успеть в дом-музей Рембрандта, оставалось несколько часов до самолета в Копенгаген. Обратно, когда я спешил к Центральному вокзалу и заплутал, мне на помощь пришла женщина лет тридцати пяти, с мокрыми волосами и движениями, которые были то чересчур заторможенными, то слишком быстрыми. Объяснив, как пройти к вокзалу, она вежливо попросила вознаградить ее. Я дал ей двадцать евроцентов, это все, что у меня было из наличности. Она горячо поблагодарила и поспешно удалилась.