Вечером того же дня попалась на глаза другая семейная, но уже полароидная, фотография – отец, мать, старший брат и я. Наверху дивана даже сидел Пакито. Я был опять в какой-то яркой импортной футболке, очень довольный, только-только вышедший из возраста карапуза – румяные щечки, маленькие глазки и маленький, аккуратный носик. Я любил эту фотографию, в отличие от той, где я все портил, закрывшись от солнца рукой. На этом фото совершенно другая атмосфера: мы были какие-то расслабленные; родители улыбались, брат тоже был доволен. На отце была синяя рубашка, на матери яркий, я бы даже сказал легкомысленный, сарафан с лиловыми розами на темно-синем фоне, в сочной листве. В нем она выглядела очень молодо: точеное личико, мелкие черты лица – похожа на девчонку, на подростка, хотя ей было не меньше 39 лет. Может, это еще из-за того, что фотография была сделана при удачном освещении: мягкий оранжевый свет от ночника. Мы на этой фотографии были похожи на добрых призраков совсем не из «советского прошлого», словно выпали из времени и пространства. Мое любимое фото.
Глава 43
Наутро я вспомнил неприятную историю, она произошла, когда я учился в начальной школе. Я тогда панически боялся отца. В углу сидел в клетке Пакито, он тоже притих от его голоса и властных манер. Отец решил проверить мои знания в таблице умножения, спросил меня, сколько будет шесть на семь. Я не мог сказать, хоть мы и проходили это. Он сказал, что, если я не знаю, мы не пойдем в кино. Ему нравилось чувствовать надо мной свою власть. Когда я был младше, я копировал его слова и манеру говорить, как тогда про «Спартак», и это приводило его в восторг. Все вокруг тоже были в восторге. Потом я стал расти и меняться. Он снова хотел вернуться в то время, когда я был маленьким и обожал его. Я стоял, дрожа от неприятного возбуждения, а он выговаривал мне за то, что я такой тупой и ленивый. Он боялся меня бить – мать запретила, но все же не удержался и съездил мне по губе, не сильно больно, но унизительно, кровь потекла, я смотрел на него, он крикнул: «Не смотри на меня, лучше садись и учи таблицу умножения!» В тот день мы все же пошли в кино, он так захотел. Я уже не хотел, но пришлось. Это было ужасно – сидеть рядом с человеком, который только что тебя ударил и отчитал, даже если и была причина. Мне не понравился фильм – он назывался «О бедном гусаре замолвите слово». Дома мать сразу увидела раздувшуюся губу, опять начался скандал, отец врал, что не трогал меня.
Потом вспомнил, как под влиянием отца, а может по собственному выбору, с наслаждением отвергал все советское. В классе я постоянно провоцировал скандалы своими заявлениями о том, что «в совке ничего не было хорошего». Вызывающе носил джинсы и джинсовую куртку вместо школьной формы. За это меня не любили.
В школе на уроках литературы я писал графоманские сочинения, вызывавшие скандалы в классе и приводившие в трепет учителей, гордо приносил тройки по математике, физике, химии. Неясно было только с биологией: я все никак не мог определить, под какую категорию подпадает она. И долгое время держался где-то между четверкой с минусом и тройкой с плюсом. Все определила какая-то проходная работа – не контрольная даже, а так, проверочная. Биологичка долго не могла решить, что мне ставить – то ли четыре, то ли три. Я как раз сидел за первой партой и наблюдал ее муки выбора. Покрутив мой листок с бегущими по нему буквами, она отложила его и стала проверять другие работы. Все шло как по маслу: этому тройку, той пятерку, тому четверку. Вот только моя работа по-прежнему ставила ее в тупик. Увидев, что я наблюдаю за ней и уловив в моем взгляде насмешку, она нарисовала на листе пузатую тройку и отложила его в стопку оцененных работ. Ну, тройка так тройка. Я сосредоточился на сочинениях по литературе.
Глава 44
Одно из самых тяжелых воспоминаний детства связано со скандалом из-за бриллиантового перстня, который мать купила, продав все свои старые драгоценности. Это был даже не перстень, а колечко-лодочка с несколькими малюсенькими бриллиантами. На это ее надоумила тетя Галя. Она тоже собрала свои драгоценности – все эти старомодные кольца и перстни, пахнущие чужой смертью, и продала их, купив изящное кольцо с крохотными бриллиантами. Отцу было особенно неприятно ее влияние на мать. А также то, что она рассталась с теми побрякушками, что он ей подарил – безвкусное австралийское золото, которое почти ничего не стоило, рубиновый гарнитур (рубины – искусственные, сережки, цепочка и перстень – дешевое серебро). Она терпеть не могла эти некрасивые, чужие (в смысле чужеродные) вещи, но это были его подарки. Я был в своей комнате и слышал все до единого слова – они ругались на кухне.