Глава 47
После этого мне приснился очень длинный сон, похожий на фильм, он как бы состоял из двух серий. В первой из грубого кокона на свет появлялась огромная бабочка. Мне казалось, что весь мир замер, оцепенел. Я был Жрецом Великой Бабочки, шел во главе огромной процессии. Впереди был гигантский белый храм. Перед храмом стояла невероятных размеров статуя бабочки, почти полностью закрывавшая здание. Все смотрели на статую и возносили молитвы Матери-Бабочке. Главный жрец стал императором и немедленно ввел на территории всей империи культ Матери-Бабочки. Он издал указ: возвести в каждом городе империи храм Матери-Бабочки и поклоняться ей там. Те, кто не будут выполнять приказы, будут изгнаны. Тех, кто открыто проявит возмущение либо неповиновение новому указу, ждет казнь на главной площади их родного города. Повсеместно возводились гигантские храмы для поклонения Матери-Бабочке. Помимо храмов, монументы и стелы с ее изображениями заполняли центральные площади городов империи. Везде были изображения, храмы и памятники Матери-Бабочке с кротким женским лицом.
Во второй серии фильма на Жреца-Императора что-то нашло, он приказал снести все храмы Матери-Бабочки. С наслаждением смотрел, как один за другим они рушились. Через некоторое время он раскаялся в том, что разрушил храмы и стелы и поехал оплакивать их. На развалинах храмов он приказал устроить представления. Казна опустела, было нечем платить легионерам, они подняли бунт. Жреца предали все до единого – слуги, полководцы, патриции, знать, чернь… Он ходил по дворцу, сжимая отравленный кинжал. Он не сдастся им. Пусть не надеются. Вот он услышал громкие и торжественные шаги по мраморному полу. Это они. Он медлил до последнего. Когда они вломились, он выронил кинжал и выпорхнул в окно. Они стояли, разинув рты и смотрели на огромную бабочку, быстро улетавшую к горизонту.
После этого сна я снова стал маленьким мальчиком, который потерял мать и искал ее везде: в прохожих, в намеках и цитатах, в каждом вздохе.
На следующую ночь мне приснилась огромная бабочка с белыми крыльями в черную крапинку. Она сидела на потолке прямо надо мной, ее крылья слегка подрагивали.
Глава 48
Я решил походить к психологу, точнее к психоаналитику, которому я рассказывал, а он меня слушал и ничего более. На первой встрече я поведал, как мать с маниакальным упорством купала меня вплоть до того момента, когда у меня появились волосы на лобке. И даже после этого она продолжала с каким-то неистовством меня купать. Первое время я не прикрывался. Но, когда стал онанировать, начал прикрывать лобок, член и яички, которые были покрыты жесткими волосами. Однажды, чтобы не стесняться, я решил сбрить все эти новые волосы. Выбрил так тщательно, что кожа сильно покраснела и стала болеть. Мать, узнав про это (я сам ей сказал, потому что болело), всплеснула руками. Мне хотелось провалиться под землю от стыда. «Смотри, что он сделал!» Она неожиданно обратилась за помощью к отцу. Я ненавидел ее в тот момент яростной подростковой злобой. «О господи! Надо срочно смочить одеколоном!» Это уже отец активизировался, в руках у него была склянка с противно пахнущим «Шипром». Холодными пальцами он смазал лобок, область вокруг члена и яички. Мать стояла и смотрела на меня чужим и жестким взглядом, с притворной трогательной заботой она наблюдала за отцовыми действиями, похоже было, что она одобряла их. Наступила его очередь вмешаться в мое воспитание: «Отныне никаких купаний. Ему уже 12 лет! Пусть моется сам. Ты что, девкой разбалованной его хочешь сделать? И хватит ему делать ванны эти, приют онанистов… Вон, какие круги под глазами. Они только разнеживают. Никаких ванн, хватит. А то не зайти самому, руки не помыть даже… То одна, то другой в своих ваннах по часу… Запомни: будешь онанировать, все силы уйдут на это… Ты понял? Станешь задохликом. Завтра пойдешь со мной бегать!»
С матерью после этого случая отношения стали прохладнее. Она больше не купала меня, лишь заходила в ванную дать новое полотенце. «Вот, возьми это, а то вечно старьем вытираешься!» Я тогда впервые заметил, что ее груди были красивы для ее возраста, они у нее не обвисли, а по-прежнему стояли, так сказать, «высоко держали голову». Но я все более стеснялся ее, когда она заходила, всегда внезапно, без предупреждения. Она видела это, видела, как я машинально прикрывал рукой пах. Там после бритья уже отросли волосы, они были еще более жесткие, даже колючие, вдобавок ужасно чесались. Я не хотел, чтобы мать смотрела на меня голого.