Он никогда не интересовался всерьез знакомыми родителей, а о родственниках имел весьма смутное представление. Он не знал, что мама специально оберегала его от лишних сведений, так, на всякий случай, помня те времена, когда она сама должна была забыть многих своих знакомых и друзей из опасения быть заподозренной в связи с неблагонадежными людьми. Это ее угнетало, и это была семейная тайна, которую она унесла с собой, и Андрей Степанович не узнает, через что прошли его добропорядочные родители, чтобы семьи не коснулось то ужасное, через что прошли многие их знакомые.
Андрей Степанович впервые на похоронах мамы узнал, что у него много родственников за границей, но это не произвело на него никакого впечатления – он всегда был в стороне от политики и мало интересовался тем, что занимало умы его соотечественников. В этом он был ретроградом, считая, что можно спокойно прожить не вникая во всякие перипетии и передряги, потрясающие его страну. И к стране он относился как к данности, раз и навсегда ему предоставленной для его «жизней», и в мыслях он не имел изменять место своего проживания.
Когда после кладбища он вернулся в свою опустевшую квартиру, он не раздеваясь сел около двери в кресло, и мысли его плавно потекли в неопределенном направлении. Он посмотрел на длинный коридор, в конце которого была кухня, и почувствовал усталость, апатию и невозможность что-либо делать. Зазвонил телефон. Андрей Степанович смотрел на него и не брал трубку – у него не было желания общаться. Он не знал, как ему теперь жить.
Два последние месяца он ухаживал за мамой как настоящий медбрат – уносил утки, подавал еду, перестилал постель, общался с докторами. Он приглашал всех возможных специалистов, но никто не мог поставить диагноз, а тем временем Наталья Аркадьевна угасала на глазах.
Случилось это так. Однажды она пришла с работы, легла в постель и больше уже не вставала. Она мало ела, потом вообще перестала есть, силы ее покидали, и она не могла встать, а Андрей безропотно исполнял ее малейшие желания, которых было так мало, что он терпеливо ждал, сидя недалеко от ее постели, слушая, как она дышит, когда же она к нему обратится. Его жизнь превратилась в ожидание «чуда», но он чувствовал – оно не произойдет, и молчаливо исполнял свою роль сиделки. Он был загипнотизирован, он застыл, он ждал, но день ото дня надежды на выздоровление мамы становилось все меньше.
Однажды мама позвала его.
– Андрюша. Сядь ко мне. – Андрей Степанович придвинул стул. – Ты помнишь, как ты приехал из экспедиции, где познакомился…. – она еле выговаривала слова, было впечатление, что ей трудно шевелить губами.
– Да, – ответил тихо Андрей. Наталья Аркадьевна повернула к нему голову.
– Вот тогда ты должен был…– и вдруг Андрей услышал хрип, она задышала чаще, и наступила тишина.
Андрей взял ее руку – она была без жизни. Он положил руку вдоль тела, повернул голову Натальи Аркадьевны, чтобы она прямо лежала на подушке, и вышел.
«Это все» – промелькнула мысль…
Андрей Степанович полгода был как во сне. Он ходил на работу, приходил домой, общался с людьми, но внутри он как будто окаменел. Он ни с кем не обсуждал случившееся, и если кто-то пытался его утешать, он перебивал говорившего на полуслове, резко отворачивался и отходил.
Лилечка регулярно попадалась ему на глаза, но он, поздоровавшись, быстро проходил мимо – ему никто не был нужен, он переживал свое горе один, и даже не переживал, он старался о нем не думать, но он не мог жить нормально – радоваться, удивляться, огорчаться, – все эмоции ушли, спрятались, и только иногда вечером, глядя на небо, Андрей Степанович вспоминал маму, свои прогулки с ней, и слезы наворачивались на глаза, а он стоял и смотрел на небо, как будто можно ее там увидеть.
В один из таких вечеров, когда Андрей Степанович стоял у окна и думал ни о чем и обо всем сразу, он вдруг вспомнил свой сон, где Лилечка была героиней, и вспоминал, что вчера Лилечка прошла мимо и улыбнулась ему, а он, как всегда, сухо с ней поздоровался и прошел. Но сейчас он вспомнил ее, и ему стало как-то хорошо, он помягчел внутри, и ему захотелось Лилечку увидеть. Он набрал номер ее телефона.
– Але, – услышал он в трубке радостный голос Лилечки.
Андрей Степанович не мог вспомнить ее отчества – он его не знал, и сейчас не знал, как быть, и вдруг…