Передвижение людей и предметов произошло, а что же происходило в душах наших героев? Главное, на что были направлены их силы, не сделать ошибки в словах, в движениях, в проявлениях, а они, как назло, сами собой случались, и чувство неловкости – этот главный спутник при непривычных обстоятельствах – мешало, сбивая с толку, и постоянно напоминало о том, что много предстоит еще пережить, чтобы от него избавиться окончательно.
Про себя Андрей Степанович отмечал, что вот, кажется, наступает относительное равновесие в его душе, которая последнее время с таким трудом отрывалась от привычного чувства любви к матери, о которой он вспоминал каждый день. Теперь часть энергии будет направлена на новые впечатления, которые смогут, наконец, вытеснить старые тяжелые впечатления последнего времени, и Андрей Степанович под влиянием обстоятельств окунался в обыденную жизнь с ее непременным правилом заниматься пустяками, бытом, обустройством. Они с Лилечкой, как молодожены делали это, собирая чудо современной дизайнерской мысли – шкаф-купе.
– Почему шкаф так назвали? – спросил Лилечку Андрей Степанович.
– Наверное, потому, что дверцы раздвигаются в стороны, как в поезде, – ответила Лилечка и посмотрела на Андрея Степановича. Она была все это время так напряжена, что улыбка у нее получилась какая-то странная, немного жалкая, и Андрей Степанович подошел к ней, обнял за плечи и поцеловал.
– Я что-то устал, – сказал он грустно, и Лилечка приготовила ужин. Они сидели за этим огромным столом и молча ели, не испытывая неловкости от молчания. Впереди была ночь, и каждый думал о ней по-своему. Андрей Степанович вспоминал юность, а Лилечка испытывала какой-то страх в предощущении перемен, которые непременно должны были этой ночью произойти.
От природы Лилечка была очень женственной, что проявлялось в ее собственном к себе отношении как к женщине, которая должна нравиться. И она нравилась практически всем мужчинам, которым случалось с ней общаться, но сейчас она испытывала непонятное и несвойственное ей чувство страха перед Андреем Степановичем. Лилечка не знала, понравится она ему или нет. Сам Андрей Степанович не думал о том, нравится он Лилечке или нет, – он знал, что влюблен, и это его окрыляло и делало уверенным, и поэтому он не спешил, наслаждаясь своим романтическим чувством к молодой женщине.
– Я помню, как мама меня учила, что за столом нужно всегда сидеть прямо и не облокачиваться, что это неприлично. И всегда мне в детстве и потом клала на колени салфетку, – тут он посмотрел на Лилечку.
– Это упрек? – неуверенно сказала она, встала и принесла две белоснежные камчатные салфетки. Одну подала Андрею Степановичу, который спокойно продолжал есть, не замечая жеста Лилечки. Так они еще долго сидели за столом. Пили чай с печеньем, и Андрей Степанович вдруг ни с того ни с сего сказал:
– Ту девушку, в которую я был влюблен в юности, я иногда вспоминаю, и не понимаю до сих пор, что помешало мне тогда сделать решительный шаг. Ну, это так, к слову. – Он встал и включил музыку.
– Это Лист, «Годы странствий», – сказал он и сел в кресло. Музыка заполнила все пространство комнаты, и казалось, что два человека утонули в этих переливах настроений, которые пианист извлекал из фортепьяно так виртуозно. «Непонятно, как с такой скоростью можно двигаться по клавишам», – подумала Лилечка. Она слушала то, что звучало, и, прислушиваясь к неизвестным ей мелодиям, пыталась их понять. Неожиданно она забыла обо всем – так звуки музыки ее обворожили и загипнотизировали, и самые приятные впечатления и ощущения из ее памяти отключили ее мысль, и она как будто плыла вслед за скользящей таинственной мелодией.
Андрей Степанович думал о своем, о невыразимом, и далеком и близком, он весь ушел глубоко в себя, вспоминая иногда обрывки чьих-то фраз, выражения лиц, свои мысли, и непроизвольно на душе у него стало спокойно и ясно. Он встал, подошел к Лилечке и взял ее руку в свою.
– О чем ты думаешь?
– Ни о чем. Мне просто хорошо. И эта музыка мне что-то как будто напоминает, –ответила Лилечка.
Через час оба, счастливые своей теперешней жизнью, крепко спали, обнявшись на огромной постели, и сон каждого прерывался движениями тела другого, и тогда происходило то, что было естественно и прекрасно, и двое погружались в мир фантазий, который им открывала природа.