– Ничего, – и виновато опустила голову.
– Как это ничего? – не успокаивался Андрей Степанович. – Вы же жили вместе, ты сама это говорила. Значит, вы вместе спали в одной постели, ну, и все остальное.
Он не понимал, почему он говорит эти слова, но ему неприятно было, что в его дом придет какая-то там Ирина, которую он мельком видел и оценил как женщину с рынка, что было правдой, но почему-то ему оскорбительно было, что Лилю что-то связывало с ней, – он уже забыл всю эту историю переезда Лилечки к нему. По прошествии времени все это ему казалось «ужасным». Он не хотел вспоминать свое сумасшествие, он забыл, как собирал пожитки Лилечки в сумку, он забыл свое счастье в тот момент, а вспоминал неприятные детали, и эта история «переезда» представлялась ему страшным сном, где он исполнял несвойственную ему роль героя-любовника, сердцееда, и это прошлое, ему реально вспоминавшееся, его оскорбило сейчас в первый раз, и ему неприятно было обнаружить свою беззащитность перед такой ерундой и глупостью.
Все эти мысли промелькнули так быстро, что он застыл на месте и стоял, как мальчишка, который не знает, что делать дальше. Он чувствовал Лилечкину руку в своей руке. В этот момент Лиля поняла, какая бездна их разделяла, – этой бездной было прошлое, которое реальными людьми врывалось в их счастливую жизнь. Андрей Степанович почувствовал, что у него нет желания бороться за что-то. Ощущение опасности пока только зарождалось в его голове, но вторжение посторонних нарушало гармонию его жизни, и он подумал об оскорблении, которое он всегда испытывал, когда происходило что-то ему непонятное, неприемлемое, пока еще не наступившее, но гипотетически в его мозгу уже подававшее сигналы о возможности возникновения, и он стоял и не знал, что говорить, что делать. Он никак не мог отогнать мысль о нарушении его привычек, о невозможности с этим мириться и невозможности это побороть в себе.
Рука Лилечки непроизвольно отстранилась, выпала из руки Андрея Степановича, а он как будто этого не заметил, а стоял и о чем-то думал. Он забыл, что рядом Лилечка, а когда он почувствовал, что ее рука выскользнула, он не сделал никакого движения, чтобы ее удержать. Лилечка стояла молча около какое-то мгновение, потом быстро вышла из комнаты. Андрей Степанович продолжал стоять, что-то мешало ему сразу выйти за Лилечкой. Он подошел к дивану, сел, не меняя хода своих мыслей, и вдруг вспомнил маму, ее последние дни, когда она в полном сознании того, что с ней происходит, мужественно продолжала свой земной путь, и только когда Андрей Степанович вспомнил ее слова: «Андрюша, никогда не обижай женщину, которая тебя полюбила», – он встал и вышел из комнаты.
Лилечка стояла у плиты и что-то размешивала в кастрюльке. Пар клубами поднимался вверх. Андрей Степанович подошел к Лилечке и сказал:
– Прости. Я просто немного устал.
Он больше ничего не сказал, он не знал, что говорят в таких случаях, и что это был за случай, он не знал. Так память управляла им из прошлого. Он не знал еще, что вот так каждую секунду жизни память делает свое постоянное дело, фиксируя случайные впечатления, которые потом будут всегда с ним, и она будет управлять его настоящей жизнью из прошлого, подавая неожиданные сигналы.
Вечер прошел как обычно, но Лилечка поняла, что нельзя приглашать Иру к себе, когда дома будет Андрей Степанович, и она решила с ней встретиться где-нибудь. По сбивчивому разговору она поняла, что Сергей живет у Иры и у них все серьезно, но она не знала, что Сергей не однажды интересовался, где теперь Лиля, ведь в ее квартире живут теперь другие люди, знакомые Лилечки, и он не раз высказывал угрозы расправиться с ее «хахалем», если тот ему попадется на глаза.
Глава 15
Время для встречи с Ирой Лилечка решила отложить. Первым условием было отсутствие Андрея Степановича в городе. Нужно было ждать его командировки, так что Лилечка позвонила Ире и предупредила, что сейчас у нее никак нет времени и она позвонит позднее.
Андрей Степанович, казалось, забыл об этом эпизоде ревности, но что-то внутри иногда болью напоминало о нем, и он вспоминал свою прежнюю жизнь, до перевоза Лилечкиных вещей, и всегда ему становилось стыдно чего-то, и он пытался понять глубинный смысл этого стыда и приходил всякий раз к новым выводам. Последний раз он для себя решил – стыдно бывает, когда ты вынужденно делаешь то, что тебе не свойственно, но тогда у него не получалось другого объяснения – почему ему тогда это не было стыдно делать, и он пытался на такой вопрос к себе дать ответ. Ответ был для него неутешительным. Он понимал, что его разум отключился в тот момент и подчинился воздействию силы, ему непонятной. Он это называл «забвением» и тогда немного успокаивался, и стыд чего-то как будто пропадал. Но, как человеку, неэмоциональному, каким он себя считал, ему этот порыв казался неестественным, и тогда он себе объяснял стыд как неестественное поведение в ситуации вынужденной, и тогда вроде бы все сходилось.