Андрей Степанович в очередной раз спрятался от реальной жизни в свою собственную, им созданную и его устраивающую. Он учился эгоистически защищаться от возможных вторжений, и все, что не вписывалось в определенные правила, его замкнутая и черствая натура старалась отметать как ненужное.
Его можно было назвать расчетливым, но он себя таким не чувствовал. Он себя считал даже очень эмоциональным, – ему так казалось. И только переживания последнего времени немного поколебали его устойчивую эгоистическую систему жизни, но вовремя срабатывал механизм защиты и закрывал все щели, сквозь которые могли проглядывать ростки человечности, и они засыхали на корню, не оставляя после себя ничего, кроме стыда за свою распущенность. Это слово очень любил Андрей Степанович, и им он называл всякое проявление эмоций.
Лилечка интуитивно догадывалась обо всем этом, но ей не хватало изощренности и тонкости ума, чтобы понять всю сложность натуры Андрея Степановича. А Андрей Степанович именно это непонимание ценил, нисколько не огорчаясь и не тяготясь им. Ему не нужно было выворачиваться наизнанку, чтобы о себе рассказать, – ему хорошо жилось в своей раковине, из которой он иногда с интересом выглядывал в мир и опять прятался, находя в своей собственной душе бесконечный источник мыслей и впечатлений. Ему не нужно было каждый день видеть новых людей, они и так в его воображении жили, и этого ему хватало – ведь он давно для себя понял ту простую истину, что в жизни все одинаково и только свое собственное передвижение в пространстве дает иллюзию разнообразия. На этом отрезке его жизни он исповедовал такую философию, и иногда что-то немного корректировал, всегда оставаясь верным своим принципам человека эгоистического и замкнутого.
Глава 23
Так незаметно пришла весна, врываясь в затененную бархатными темно-зелеными портьерами комнату, в которой лучи солнца блестели на вымытых до блеска стеклах.
То, что за порядком следила Олимпиада Ивановна, Лилечку немного обижало. Она не знала, что его представление о его женщине не было связано с кухней, с бытом. Женщина-муза, духовная спутница – вот был настоящий идеал Андрея Степановича, и Лилечку он в своей душе пытался приблизить к нему. Лилечка это чувствовала, но ей хотелось быть просто хозяйкой.
Конечно, Андрей Степанович это понимал, но не хотел менять свои принципы и действовал так, как у него получалось. Быт – это одно, а Лилечка – это другое. Со стороны это выглядело немного странно – когда к ним приходили друзья и Лилечка не подавала к столу. Гостей обслуживала Олимпиада, а Лилия Яковлевна должна была развлекать гостей умными разговорами.
Во избежание неудобных для себя ситуаций Лилия Яковлевна при гостях больше молчала, старалась запоминать. Она не была светской львицей, она была для этого слишком естественной, но постепенно, раз или два она скопировала одну знакомую, и, наконец, вполне овладела искуством изображать из себя кого-то, а потом ей это даже понравилось. То, что это у нее хорошо получалось, она замечала по Андрею Степановичу, который не раз ее хвалил за вовремя сказанное слово или реплику. Это окрыляло Лилечку, и она теперь не боялась гостей, как раньше, когда вся напряженная сидела за столом, вспоминая, что она слышала где-то, и никак не могла вовремя вставить то, что вспоминала, потому что, пока она собиралась это сделать, разговор уходил в сторону, и случалось, что она попадала в неудобную ситуацию, теряя нить разговора.
«Светский разговор – это искусство нехитрое, но ему можно научиться, если с детства не слышал вокруг себя этот полусмех, полушепот, намеки и недомолвки, каламбуры и шутки. Чем раньше начнешь обучаться – тем успешнее будет твоя роль в обществе и тем быстрее будешь получать удовольствие от беседы. Хохот при светской беседе – это искусство. Лучше всего для начала научиться хохотать просто так, и тогда есть шанс, что со временем научишься хохотать естественно. При светской беседе допускается хохот по любому поводу, а лучше всего настроиться на хохот с самого начала, и тогда уж точно сойдешь за светского», – такие нехитрые правила Лилечка для себя формулировала и даже завела тетрадку, куда записывала свои наблюдения. Эта тетрадка была у нее всегда под рукой. Так образовался дневник, не дневник, а что-то вроде. Иногда после очередного вечера Лилечка сразу записывала то, что ей запоминалось. Получалось следующее: