Да, вот тут вы как раз и видите барьер между знаменитостью и обычным человеком в действии. И хотя жаловаться особенно не на что — на его месте я поступал бы точно так же, — но в такие моменты все-таки чувствуешь унижение. Потому что они говорят больше о ваших отношениях, чем тысяча поездок на ХК120 или заваренных для тебя кружек чая: вы не два друга, а известная личность и безвестная личность, звезда и прилипала.
Снова это произошло в тот роковой день на Эдинбургском фестивале, который и послужил основой для катастрофического анекдота о Кейт. Джулиан ведет программу какого-то крупного мероприятия по сбору средств для лейбористской партии с неизбежным участием комиков левых взглядов, и хотя я попытался заинтересовать этим свою редакцию новостей, чтобы они оплатили мне еще одну ночь в гостинице, но они на это не пошли, поэтому мне нужно найти другое место для ночлега. Кейт говорит, что мне можно остановиться в квартире, которую они сняли. Джулиан не выказывает удовольствия.
Он вполне корректен со мной. Но потом я слышу через стенку, как он извиняется перед Кейт, что гостевая комната занята и я должен поискать себе другое место. Кейт отвечает, что ей очень жаль, но она уже пригласила меня и, если ничего иного не остается, я буду спать в ее комнате. «Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в своих действиях», — говорит Джулиан. В этот момент они, видимо, понимают, что я могу их слышать, поэтому в дальнейшем разговаривают резко, но тихо, и единственное слово, которое я могу разобрать, это «Орландо».
Однако в действительности, как я полагаю, его напрягает то, что он ждет на чай лидера лейбористской партии Джона Смита. Конечно, ему тогда невдомек, что через несколько месяцев Смит сыграет в ящик после сердечного приступа. Он думает, что этот человек — наш будущий премьер-министр. Лейбористский премьер-министр. И перспектива ужина с таким человеком, видимо, вдохновляет его больше, чем ужин с Майклом Стайпом или Томом Хенксом. Потому что, скажем прямо, можно подлизываться к американским рок-идолам или кинозвездам, но места в Палате лордов это не принесет, тогда как заискивание с будущими премьер-министрами…
Ну может быть, я излишне циничен. Но я чувствую, что Джулиану явно не нравится мое присутствие в этот день. Когда приезжает Джон Смит, Джулиан быстро проводит его в гостиную и закрывает за ним дверь. Кейт туда допущена, но мне приходится скрываться в ее комнате и перечитывать снова и снова старый номер «Нью-Стейтсмен».
— Черт подери, что я, покушение на него собираюсь совершить, что ли? — ворчу я, когда она заходит в комнату, чтобы взять еще чаю.
— Нет, не в тебе дело, просто он несколько нервничает по поводу сегодняшнего вечера.
Я не должен принимать это на свой счет. Но я принимаю это именно на свой счет, потому что мне казалось, что я стал членом семьи, а Джулиан дал мне явно понять, что это не так. Что на самом деле я для него обуза. Не того типа человек, которому можно находиться в одной комнате с его младшей сестрой, не говоря уже о том, чтобы дышать одним воздухом с будущим лидером страны.
Наверно, если бы я был таким дрянным, как он считает, я бы стал спьяну приставать к его сестре в тот вечер. Потому что она привлекательна, мы близки духовно, и не будь она замужем… Но в действительности мы стараемся не слишком оголяться на ночь, обмениваемся поспешными поцелуями на ночь и, повернувшись в разные стороны, пытаемся заснуть. Приятно было бы думать, что, пока мы там лежим, у Кейт хотя бы возникает мысль о возможности совершить измену. Но дальше этого у нас никогда не заходит.
Все заканчивается во время обеда в беседке. Предполагается неофициальное сборище в составе меня, Кейт и моего брата Дика, приехавшего на выходные дни и вполне понравившегося Кейт. Джулиана не приглашали, хотя он сказал, что может прийти, если получится.
Меня не очень беспокоит, придет он или нет. Конечно, хорошо, если Дик с ним познакомится, и вполне вероятно, что он оплатит счет. С другой стороны, что-то напрягает меня в Джулиане — и всегда, на самом деле, напрягало. Дело в том, что, находясь в его обществе, я всегда чувствую себя дерьмом.
Когда он ведет себя мило, я чувствую себя дерьмом, потому что не достоин его любви. Когда он задирается, я чувствую себя дерьмом, потому что он так жестоко красноречив. Когда он всех смешит, я чувствую себя дерьмом, потому что не могу быть так же смешлив. Когда он говорит о политике, я чувствую себя дерьмом, потому что я не такой убежденный социалист. Когда он говорит о книгах, я чувствую себя дерьмом, потому что не написал тех книг, о которых он говорит. Когда он говорит об искусстве, классической музыке, географии, истории, математике, квантовой физике, ракетостроении, биологии моря, машиностроении, кулинарии или любой мыслимой теме, кроме, возможно, малоизвестных индийских ансамблей с 1985 по 1989 год, я чувствую себя дерьмом, потому что не обладаю такими же знаниями, как он.