— Готов поверить.
— Она всегда была такой испорченной?
— А я не рассказывал тебе, как она застукала меня целующимся на спортплощадке с дочкой викария и дала этот материал в колонку сплетен бюллетеня Пони-клуба?
— Готов поспорить, что после этого она рассчитывала на полное сочувствие и понимание, как будто это совершенно нормально и на ее месте так сделал бы каждый.
— Здесь действует одно правило: либо ты любишь ее за ее недостатки, либо не любишь вовсе, — говорит Маркус.
— Телка.
— Полная.
— Но очень милая телка, несмотря на всю ее существенную надоедливость. Как Эрминтруда.
— Кто такая Эрминтруда? — говорит Маркус.
Пятница начинается ужасно. Вместо того чтобы балдеть от наркотиков, я вынужден тащиться по грязи вместе с фотографом, которого разыскивал все утро, выполняя это безумное задание: доказать, что фестиваль в Гластонбери — того же порядка событие, что и турнир в Уимблдоне, регата в Хенли, фестиваль в Глиндебурне и скачки Королевского Эскота. Мысль была в том, чтобы взять интервью у молодых фотогеничных зрителей фестиваля, предпочтительно женского пола, с фамилиями, столь же благозвучными, как у читателей «Телеграф», и лицами принцессы Дианы. К несчастью, все они где-то скрываются.
Точнее, все они оказываются около Маркуса, как я обнаруживаю к середине дня после бесплодного утра, когда невнятным голосом меня окликают возле палатки с сидром.
Маркус развалился на грязной плащ-палатке под самодельным навесом, нетвердо держа пластиковый стакан дрянного деревенского пойла в одной руке и толстую сигарету с марихуаной — в другой, а вокруг нею собралось полдюжины гибких девиц типа тех, у которых на фото в разделе «Наблюдатель» журнала «Тэтлер» на светской свадьбе случайно вывалилась грудь из платья из тафты.
Мои глаза жадно перепрыгивают с одной девушки на другую. Нет, у меня не секс на уме — главным образом не секс. Я думаю о цитатах и демографии читателей.
— Взбодрись, — говорит Маркус, предлагая мне свою сигарету.
— Не могу. Я отсюда иду в полицию.
— Это точно твой приятель, Марки? — говорит одна из девиц, растягивая слова.
Маркус знакомит нас. Учеба в Уайком Эбби, Челтенхем Лэйдиз, Сен-Полз. Сирина, Пидж, Тиггер. Как раз то, за чем охотится отдел новостей.
— Я знаю, кто тебя приободрит, — говорит Маркус.
— Кто?
В этот момент мое зрение застилает розовый свет сквозь сплетенные пальцы рук, закрывшие мне глаза. Их прикосновение нежное, и, наверно, они женские, и хотя мне якобы должно быть приятно, но я никогда не любил эту игру. Неприятны неожиданность и запах рук, которые ты вынужден нюхать.
— Фу, — говорит хозяйка рук.
Я сожалею, что не испытываю того удовольствия, которое явно, по ее мнению, должен испытывать. На самом деле я чувствую себя достаточно неприятно.
— Хорошо, сдаюсь, — говорю я Маркусу. — Кто тут собирается меня взбодрить?
— Отнесись к ней с вниманием, ей столько пришлось вытерпеть, — упрекает меня Маркус.
— С каких это пор Джош стал заботиться о ком-либо, кроме себя, — говорит Молли.
Обычно Молли не показывает виду, что чем-то обеспокоена. Это свойство человека из высших слоев общества — выглядеть безмятежно, даже если очень встревожен. Однако сейчас заметна ее неуверенность в себе. Одета слишком не по-городскому, кожа слишком ухожена, мозги недостаточно пошли набекрень вследствие выпивки, наркотиков или легендарной атмосферы Гласто, от которой пьянеют все люди, даже без дури.
— Извини, Молли, — говорю я, обнимая ее. — Просто очень неудачно прошло утро.
— Что тогда говорить о моем — я только что из полиции. У меня украли палатку. Украли все — спальный мешок, белье, зубную щетку, ноутбук…
— Ах ты, бедная. Что же ты теперь будешь делать? — спрашиваю я.
Молли словно прибавляет в росте.
— Ну, все в порядке, я уже послала материал.
— Да нет, я о том, где спать, и прочем.
— Может быть, она останется у нас, если ты не возражаешь, — говорит Маркус.
— Да. Конечно. Разумеется.
— Правда, не беспокойтесь обо мне. Я уверена, что найду себе пристанище.
— Не смеши меня. Конечно, ты можешь жить с нами, просто я подумал, что тебе будет тесно. К тому же отвратительные привычки твоего брата.
— Ну, у меня было двадцать лет, чтобы привыкнуть к ним, — говорит Молли.
— Все честно, но есть одно условие. Что там за материал, который ты отправила в такую омерзительную рань? Какой у тебя взгляд?
— Да пустое самодовольство — помечтала о том, что Гластонбери становится новым Глиндебурном.