— Бедный Томпсон, — задумчиво произносит Дейв, не зная при этом, как он прав. Томпсон вырастет и станет рослым, спортивным лондонским байкером. И однажды, когда он будет нестись по набережной на своем «Блейде», на него наедет какой-то безмозглый таксист. Томпсон после этого уже не встанет на ноги.
Но в Венеции мы этого еще не знаем. В Венеции мы безжалостны.
— Жалкий, несчастный Томпсон, — говорит Дик. — Нельзя дрочить в комнате, полной народа, где никто не спит, это отвратительно.
Дейв по-прежнему лежит, повернувшись боком на подушке:
— Ну и фашист твой братец!
— Не вижу ничего фашистского в том, чтобы оказать услугу всему обществу, — говорит Дик. — Ты же сам лежал там и думал то же, что и остальные. Лежал и думал: «Бог мой, этот Томпсон держит вспотевшими ручонками свой коротенький отросток и вот-вот извергнет свою скользкую…»
— Пожалуйста, без подробностей, — говорит Ник.
— Он, наверно, как раз сейчас это и делает, — говорю я. — Знаешь, Ник, он спускает в раковину, и когда ты пойдешь умыть лицо…
— Томпсон! — орет Ник. — Томпсон, если я сейчас поймаю тебя, как ты дрочишь в ванной… Доброе утро, мистер Браун! Здравствуйте, сэр!
Я думаю, что он дурачится, но нет — руководитель кафедры изобразительных искусств мистер Браун действительно стоит в дверях и выглядит несколько смущенным.
— Доброе утро и вам, Кирхэм, и братьям Девере, и Дейву, — говорит мистер Браун, который, что забавно, всегда одевается в коричневые тона. — Я решил напомнить вам, что мы встречаемся перед Академией в девять тридцать.
— Черт, ты думаешь, он слышал? — говорит Ник.
— Нет, наверняка не слышал: ты же не кричал во весь голос! — говорит Дик.
— Я думаю, что у мистера Брауна не будет никаких возражений против использованного термина, — говорю я.
— Надеюсь, ты не хочешь этим сказать, что наш досточтимый руководитель кафедры изобразительных искусств мастурбирует в клозете, — говорит Дейв.
— Я так не думал, — говорю я. — Но раз ты об этом заговорил, то я предполагаю, что, как всякому нормальному, здоровому мужчине среди нас, мистеру Брауну знакомо известное помещение на втором этаже, — говорю я.
— Что за помещение на втором этаже? — спрашивает Дик.
Дейв смотрит на меня лукаво:
— Если он не знает, то, может быть, и не стоит ему говорить.
— Да, очереди и так достаточно длинные, — говорю я.
— Ну, как хотите, а я тогда не расскажу вам про сестру Гейвина Чэппи, — говорит Дик.
— Кто такой Гейвин Чэппи? — спрашиваю я.
— Или, точнее, что у него за сестра? — говорит Ник.
— Ладно, это помещение на втором этаже — просто шикарный туалет, — говорю я, — из которого прекрасный вид на площадь перед гостиницей, а кроме того, не такое большое окошко, чтобы кто-нибудь снаружи мог разглядеть, чем ты там занимаешься.
Дик выглядит озадаченным.
— И очень надежный замок, — говорит Ник.
Дик выглядит уже менее озадаченным.
— И огромное количество самой мягкой туалетной бумаги, — говорит Дейв.
Дик смотрит на меня с ужасом.
— Что? — спрашиваю я.
— Я просто подумал, что люди, закончившие школу, прекращают заниматься такими вещами, — говорит Дик.
— Серьезно? — говорю я.
— С какой стати? — спрашивает Дейв.
— Я думал, что вы активно занимаетесь сексом с девушками, — говорит Дик.
— Ты видел в последнее время, чтобы мы занимались сексом с девушками? — спрашивает Дейв.
— Я думаю, что у моего брата, по его неопытности в этих делах, несколько оторванные от действительности представления о том, как трудно убедить девушку заняться с тобой сексом, — говорю я Дейву.
— А с другой стороны — наш маленький дружок. У него не бывает критических дней, не болит голова, и он отдается при первом же свидании. И в этом, мой дорогой Дик, существенная разница между щелкой и дрочкой, — говорит Дейв.
— Какая? — спрашивает Дик.
— Ты можешь обойтись без щелки.
На самом деле это не совсем так. В противном случае я никогда не подошел бы к этому скучному, прыщавому, совершенно никчемному и вонючему юнцу, которого я никогда больше не встречал после нашего группового посещения Академии, и не сказал бы ему так, будто всю жизнь знаком с ним:
— Привет, Гейвин. Ты что делаешь в обед? Не хочешь выпить с нами?
Гейвин Чэппи выглядит озадаченным, и на его лице отображается ужас непонимания, как у ацтека, к которому впервые в жизни обратился конкистадор. Я хочу сказать, что самый младший в нашей шайке на целый класс выше него. Один из нас учится в Оксфорде, а другой — крутой преподаватель, с которым каждый не прочь провести время.